Podjem

| Главная страница | Живопись | Фотография |

Подъём

22.06.2023, Schwerin

1

  Я не помню, как я рождалась. И даже если и помнятся какие-то яркие события, то уж точно никак не предшествия с подробностями в деталях вплоть до секунд к ним. Но есть одна странная предтеча, которая очень ярко врезалась в мою память. И это - подъём вверх по ступенькам. Ведь я ничего не ждала именно в тот момент, и этот день не отмечала для себя как что-то важное в своей жизни, и до сих пор не могу понять, как я могу так чётко видеть это так подробно и детально, и что там было такого особого, если эти мгновения так отчётливо запомнились мне. Как я вообще попала на них, на эти ступени? Да просто, безмятежное дитя придуло ветром матери. Не более. Что я куда-то собиралась? Нет! Искала в тот день что-то важное? Тоже нет! Шла в каком-то чётко запланированном направлении? Тоже не помню!
  Время года было почти то же как и сегодня — не то конец апреля, не то начало мая какой-то там очередной весны... Я жила как у Христа за пазухой под крыльями своих может не самых лучших, но всё же по-своему заботливых родителей. Предпоследний год в одиннадцатилетней спецшколе, в скучноватом классе из девяти человек, одна часть из которых была художниками, а другая музыкантами (с раннего детства я очень любила рисовать, и не знаю, что это было — не то везение, не то просто случайное совпадение, но школа искусств находилась возле нас буквально под боком, и родители, не долго думая, отдали меня учиться именно туда). За всю историю своего существования школа не помнила такого маленького класса, который буквально сошёл на нет после восьмого года учёбы в нём детей, большинство из которых учились из-под палки, просто для ублажения своих богатых родителей, сунувших своих чад в школу искусств, и тешивших себя мыслью, что они для них делают хоть что-то хорошее и их ребёнок учится где-то рисовать, ну или играть на каком-нибудь инструменте... Всё это выглядело более чем уныло, уроки активно и дружно пропускались, мне ещё в начальных классах отбили там желание рисовать, потому что в мае, когда цветёт весна, маленькая девочка зачем-то должна была рисовать композиции на тему войны, и я, выдавливая из себя каких-то там раненных солдат и танки на лист бумаги, то и дело глядела с зевающим лицом в окно и ждала, когда же наконец закончится этот урок. И хоть позже, в классах постарше, нам достались неплохие учителя и от нас отстали с навязчивыми ненавистными мне темами, там уже мало кто любил эту школу и все только и мечтали поскорее оттуда свалить.
  Мне тоже пришла мысль поступить после восьмого класса в художественное училище, но папик был очень строг, и услышав мои слова об этом, одним махом всё это пресёк жёсткой и однозначной фразой типа «нефиг, доучишься до конца в этой школе и пойдёшь в институт». Ну и всё, папику противоречить было нельзя. Его все боялись. Даже незнакомые люди. Потому что это был очень резкий и своенравный папик, и то, что запланировал он, то и всегда должно было сбыться. И точка. Деваться мне было некуда. Отец небесный был строг. Больше я ничего не знаю о нём. Потому что он либо работал, либо проводил всё время за своими железками радиолюбителя и готов был убить любого, кто к ним подойдёт. Телевизора мы практически не видели, потому что он занял его под настройку своих антенн, и когда меня кто-нибудь удивлённо спрашивал: «Ну, а этот-то фильм ты точно должна знать?», я как всегда отвечала: «Нет, не видела». Посреди зала любовались то разбросанные пилы, дрели, и куча каких-то непонятных мне железок, то несколько лет там вообще стоял мотор от троллейбуса, оставалось лишь дивиться, как и ради какой это такой антенны он смог поднять такую тяжесть на четвёртый этаж. За плечами тонкой души поэта - суровый Афган, из которого он чудом вернулся живым, вокруг - напряжённость и надломленность пошатнувшегося настоящего времени, впереди — неизвестность туманного будущего, в шкафах близких товарищей — битком набитые ящики картинками дёшево отснятой порнушки, которую с лёгкостью находят их дети и таскают с собою в школу... Каждодневная забота о том, откуда и как взять денег, чтобы накормить семью и дать детям достойное образование... Любой лев тут если не зарычит, то хотя бы покажет клыки. Мама летала где-то в облаках и жила какой-то своей мало касающейся детей жизнью. Нет, они конечно исполняли свои элементарные обязательства родителей, что-то вроде накормить каким-то дохлым супом и дать детям образование, а в остальном — жили своей несколько выпадавшей из семьи жизнью, которую практически всё время занимали либо работа, либо какие-то далёкие от детских понятий увлечения.
  Я слушала на тот период какую-то мрачноватую, отстранённую от этого мира музыку, рисовала в своей комнате свои картины, с неохотой доучивалась в последних классах школы, где все тыкали на меня пальцем, называя «Венера», потому что когда нам преподавали историю искусств, там на картинке вечно мелькала какая-то молодая обнаженная особа в раковине, которая, как все твердили, была моим двойником. Учительница только и разводила руками, даже знакомые приволокли моей маме картинку с её портретом крупным планом - мол «вот, полюбуйтесь». И я, смотря на себя в зеркало, тоже понимала, что что-то тут не так, и готова была провалиться от стыда, ходя на уроки истории искусств в школе, до которой мы всё чаще вообще не доходили, а сворачивали где-нибудь в дворах соседних домов, и я, невольно нанюхавшиcь вонючего сигаретного дыма от некоторых своих одноклассниц, после чего мне вечно становилось плохо, шла иногда к какой-нибудь из них в гости, и чтобы как-то скоротать пропущенное школьное время, мы там перед зеркалами красили, красили себе до помутнения лица. Выводили яркими красками косметики губы и глаза, обсуждали какую-то чушь про мальчиков, а потом — шли себе дальше кто куда. Родителей ни у кого никогда не было дома, потому что все как волы работали, не зная, что их дети то скачут на каком-нибудь кладбище по чужим могилам, то курят в подворотнях, то молятся в церкви, то лазают и даже воруют где-то по магазинам, пьют пиво, обираются и оскорбляются местными группировками, а то и вообще — делают с кем-то детей. И потом, когда родители вдруг узнавали, что дочери серьёзно и не один день пропускают школу, а кто-то уже и вовсе там беременный, хватались за голову и падали в обморок. Ну, я была конечно скромная девочка и чаще всего сидела дома и рисовала картины, слушала не очень стандартную и непонятную другим музыку, от которой шарахались все, пыталась писать какие-то наивные стихи, сама шила и вязала себе одежду, читала внешкольные книги по искусству, астрономии и физике (дома было много разных книг), а так же очень серьёзно интересовалась вопросами жизни и смерти, и самое главное - устройством и смыслом этого Бытия. С подружками, если их вообще можно было так назвать, было как-то скучно и не о чем поговорить. Отовсюду веяло какой-то пустой обёрточностью. Двое одноклассниц уже были беременны и собирались замуж, а я всё робко ходила одна и никак не могла дождаться своего принца. Развал и бардак был не только в школах, бардак был и в развалившейся на тот период стране, и в головах людей. Строго после девяти вечера шестнадцатилетняя девочка должна была по приказу родителей как штык находиться дома, а иначе серьёзно достанется, в тот период на наших улицах и в соседних окрестностях часто царил криминал и процветал бандитизм, и, добираясь в вечернее время от автобусной остановки до дома, каждый раз приходилось понимать, что случиться может всё, что угодно.
  Мама начала увлекаться тогда модными течениями, внезапно ставшими доступными зашоренному ленинскими идеологиями обществу. Наряду с тасканием из старой библиотеки книг про художников она стала таскать домой какую-то странную литературу, так называемого «эзотерического» характера. Меня это тоже интересовало, и я, бегло прочитав пару книжулек, даже уже начала собираться к кришнаитам, но тут снова вмешался на этот раз уже озверевший папик. Ему крайне не нравились все эти наши искания смыслов жизни, он покрывал матом и посылал подальше всех товарищей, продающих маме эту ересь в виде распечатанных книжек. Мама же бегала то на курсы каких-то магов, то по так называемым «обществам Рерихов» и ещё бог знает его куда. Звала её туда часто её знакомая, погрузившаяся в мир всех этих очередных метаний и иллюзий, с восторженными глазами рассказывающая ей то про Шри Ауробиндо, то о Блаватской, то о Рерихах, то о разных неизвестных учениях и учителях, да и ещё много о чём, от чего у всех шла кругом голова. Мама иногда стала меня тоже брать туда, в эти самые общества, я не отказывалась, и хоть не так часто, но тоже с интересом посещала их, а что ещё оставалось делать, там, хотя бы как и я, тоже искали смысл жизни, а не обесценив то, что уже имеют как великий дар, курили с пузом на носу в подворотне, осуждая своего самого ещё ребёнка мужа как простачка, проигравшего последние деньги в карты. И какая-то дымка из смеси йогов, буддистов, кришнаитов и магов, а так же прочих разношёрстных учений, крутилась то тут, то там, поднимаясь своими клубами в воздух от зажжённой сандаловой палочки, подаренной добрым дяденькой в оранжевых одеждах на каком-то очередном собрании чудаков, поющих мантры и открывающих третий глаз.

  Мама со своей знакомой всё больше увлекались книжками, которые я практически не читала, потому что они не открывали для меня чего-то особо нового, и лучше уж я потрачу своё время на рисование какой-нибудь новой картины, потому что это делать в разы интересней и приносит гораздо больше удовольствия, чем сидеть и читать что-то, если уж у меня на то есть время и такой выбор. К тому же, мне всегда был известен тот факт, что пока одни смотрят и восторгаются этим кино, другие его создают. Одним словом, при любых раскладах я отдавала предпочтение творчеству. В комнате всегда стояли мольберты и холсты, были разбросаны кисти, пахло красками, и я, снова закрывшись там одна, потеряв чувство времени, сидела и увлечённо создавала что-то новое, полностью растворяясь в полёте импровизации. Ах, беззаботное было время! Его словно и не было вообще. Было просто — одно сплошное состояние.
  И вот, в очередной раз куда-то там собираясь, мама, зайдя ко мне в комнату, сказала, что поедет сегодня со своей знакомой в какое-то общество, и спросила, не хочу ли я поехать с ними.
- Ээээээээмммммммм......... ну что ж, давай, съездим! Опять слушать там всю эту лабуду? Но дома оставаться было в тот день скучно, и я взяла, и поехала.
  Не помню, как мы туда добирались, только помню, вышли тогда на одной из станций метро, и меня повели куда-то в неизвестном мне направлении, и место мы это нашли, там было вдали какое-то здание, к которому вели ступени. Похоже, к этому месту было несколько разных подходов, но мы почему-то очутились именно там, откуда к нему надо было подняться по ступеням.
  И вот сейчас вот этот самый интересный момент, о чём собственно и весь этот небольшой рассказ, момент об очень ярком воспоминании-переживании, то есть о подъёме по этим ступенькам. Ну шла я по ним как обычно, и что тут, ничего особенного. Интересней всего то, в каких подробностях я до сих пор этот момент помню. Я, во-первых, ощущала весну, я буквально переживала её, осознавала, чувствовала тепло этого воздуха вокруг, солнышка, а так же молодость, безмятежность, красоту, силу, и в то же время хрупкость, я шла наверх по каждой ступеньке, помню до сих пор каждый шаг, помню даже цвет своей длинной юбки, которую сшила себе сама. Он был чёрный. С разноцветными пятнами, даже помню, что одни пятна были цвета марганца, а другие — ярко-зелёной весны. И вот так мы поднимались какое-то время по этим ступенькам, пока не увидели толпу людей возле светло-серого здания. Похоже, ступеньки тут закончились. Во всей этой толпе мой взгляд различил двоих. Это были молодые люди в голубой одежде. Из двух внимание сразу привлёк лишь один, тот, что немного помладше. Похоже, что он тоже поглядел в мою сторону, и совсем неожиданно небо нежно и бережно, и в то же время очень страстно, обняло меня. Больше я не помню в тот день ничего. Вообще!!! Не помню, о чём там говорили, про что, просто какой-то сплошной гул на фоне обдавшей со всех сторон завораживающей тишины. И он.
  Не помню, что я делала дальше, как я доехала назад до дома. Не помню, как длилась целая неделя. Я ждала снова дня, когда поеду туда, чтобы........
  Всё снова было так! Не помню никакой жизни вокруг, какие уроки там проходили в школе, что там вообще было и что ела, со мной происходило что-то, я снова ждала новый день, где всё будет........ снова так. И каждый раз я шла туда с замиранием сердца, потому что было страшно — а что, если вдруг......там не будет............ но там снова было всё так.
  Жизнь, время... словно остановились. И я ничего не могла с этим сделать.
  Впрочем, там вдруг засобирались в горы. Меня кто-то одёрнул и спросил — поеду ли туда я, я сомневалась, ехать или нет, а вдруг там не будет это моё всё, которое сейчас смотрит на меня и словно тоже ждёт моего ответа. Я чувствовала на себе его взгляд, а сама смотрела в сторону, потому что не могла прикоснуться к нему даже взглядом. И в этот самый момент на свой страх и риск ответила — Да! Поеду. Хотя не знала, поедет ли туда он.
  Что ж, нам выдали бумажки с невероятно длинным списком продуктов и вещей, которые мы должны были туда взять. По всей видимости, поход должен был быть серьёзным и длинным. Дома с неспокойным сердцем я стала собираться в дорогу. В голове крутились только одни мысли — «Поедет? А вдруг нет? Господи, что я наделала? А вдруг мы больше вообще никогда не увидимся?» Маме размышлять было некогда, она же была мама, и ей надо было собирать нам рюкзаки, то есть мне и моему братишке, которого она зачем-то тоже решила отправить в горы вместе со мной. И она честно и наивно паковала нам в рюкзаки всё, что было написано по списку. Даже вкусное айвовое варенье в банке не забыла положить. Может, этот список был составлен кем-то в шутку? Когда рюкзаки были собраны и мы их подняли, то тут же слегка присели от их тяжести, потому что они были весом чуть ли не с половину нас. Я была девочка нежная и хрупкая, как тростинка, ни разу в длинные походы не ходила, и такие тяжести с собой никогда не носила.
  И вот настал день поездки. Майский, прекрасный день. Рано утром мы поехали к чёрту на куличики на какую-то неизвестную мне доселе остановку. Родители поехали вместе, чтоб помочь оттащить рюкзаки и проводить нас. На остановке стояла достаточно большая группа людей. И всё... снова было так! Моё небо к счастью было там, поэтому мне не пришлось плакать, что я спорола чушь и еду туда зря. Сердце и успокоилось, и билось в тревоге одновременно. Господи, какое же прекрасное было это небо! Но ногами я всё ещё стояла на Земле, и всё, что мне хотелось, это подняться выше, чтобы полностью очутиться в нём. И мне было уже абсолютно всё равно, куда, зачем....... в какое направление......... Главное — видеть его!
  Толпа собирающихся людей становилась всё больше. Мама поинтересовалась поездкой, ей сказали, чтобы она обратилась к поводырю, и указали на какого-то рослого и крепко сложенного молодого человека. Он стоял и громко и бесшабашно говорил с каким-то другим мужчиной, бойко смеялся, грубо размахивал руками, на голове его был повязан словно по-пиратски белый длинный платок, сзади полностью покрывающий плечи, в одном ухе блестела длинная и крупная на восточный лад серьга. Вид его был достаточно нестандартен и мне он чем-то напоминал морского пирата, вызывал какие-то двоякие чувства — от него веяло бурной, смелой жизнерадостностью и в то же время он вызывал некую опаску и даже недоверие, и по беспокойству мамы я поняла, что она тоже в смятении. «Вот это у вас поводырь!» - взволнованно шепнула мне она. Она подошла о чём-то поговорить с ним, но парень этот оказался хоть с виду несколько грубым, но на самом деле очень дружелюбным. Он представился под именем Нестор и объяснил ей что-то вроде «куда, зачем и почему», и родители хоть и с неспокойным сердцем, но всё же в конце концов покинули нас.
  Все мы сели на автобус, который повёз нас до места назначения, название которого я сейчас не помню. Да потому что в голове моей было одно только сплошное небо и думать о чём-то другом не представлялось сил.
  И вот, мы приехали и начали наш Путь, не побоюсь написать его с большой буквы, и позже станет понятно, почему.
  Не думала я и не ожидала, что поход начнётся так сложно и напряжённо. О господи, что это было за место и почему именно его выбрал наш поводырь, неизвестно было никому. Многие мягко сказать обалдели. Мгновенно началась работа. Буквально над каждым сделанным шагом. Похоже, что никто не знал этой местности, и полагаться можно было только на вожака стаи, который знал, куда и зачем шёл и вёл остальных. О расслабленности можно было и не мечтать. Он с самого начала поставил нас в очень жёсткие условия, и дух мечтателя, с картинками спокойного отдыха с телячьими посиделками где-то на природе мгновенно развеялся, оставляя взамен страх за свою жизнь и жизнь близких людей, которая показалась на тот момент так беззащитна и легко ранима. Какой-то странный переход, прямо с места вылаза из автобуса, к нормальной тропе, не такой большой участок, но угрожающий самой жизни. Ну Нестор, где и для чего ты такое вообще нашёл? Но впоследствии, потом уже, оказалось, что ещё как, и для чего! Едва стоя на ногах с тяжеленым рюкзаком, в паре мест на том совсем вроде небольшом переходе к нормальной тропе я чуть не соскользнула по глинистой насыпи. Но как-то так сложилось, у меня всегда было одно правило: «Ниже Земли не упадёшь». Все кое-как преодолели этот очень странный, корявый и неожиданный для всех отрезок и вышли на ровную, монотонную тропу, вдоль бурно шумящей зелёной реки, под названием Коксу. А что делало моё небо? Я незаметно старалась держаться к нему поближе, меня неимоверно тянуло к нему каким-то внутренним магнитом, и я стала замечать, что очень потихоньку и осторожно, мы нет-нет пересекаемся взглядами. Хотя скажу, и дышать, и даже смотреть в его сторону почему-то боялась, или стеснялась, или словно откладывала всё наше самое лучшее «на потом». К тому же я заметила, что при виде его робею и меня словно парализует.

  Дорога к месту остановки была длинною и долгой. Постоянно — одной прямой тропой, вдоль шумящей реки, с тяжёлыми рюкзаками. Ничего сложного и практически никаких препятствий, но целых два дня! Заночевать пришлось первую ночь так и не дойдя до назначенного пункта. Ну Нестор! Люди думали, что они выйдут с автобуса, пройдут два шага, усядутся себе поудобней в ленные расслабленные позы и начнётся посиделка с жратвой и прочими прелестями, но не тут-то было. Люди пёрли ещё почти столько же и на следующий день, у многих начали ныть спины от таскаемых тяжестей. Они все уже кое-как уныло ползли, а Нестору всё было нипочём, он летал быстрой стрелой то здесь, то там, удивляло только одно, откуда в нём столько сил и бодрости тела и духа. Ну что ж, недаром он был поводырь, отважный горец, знавший каждый уголок здешних и не только мест. Вместе с ним почти всё время шла рядом какая-то девушка, все люди, идущие с нами в поход, были мне незнакомы.
  Как-то на второй день, с наглецой он подскочил ко мне, и грубо, как топор, громко спросил: «А варенье взяли?» Мы с братишкой сказали, что да, взяли. Он крикнул: «Вытаскивайте!!!» Я вытащила из своего тяжелого рюкзака банку айвового оранжевого варенья и протянула ему. Он с радостью схватил её своими размашистыми и грубыми, неотёсанными руками и тут же на глазах у нас проглотил с большим аппетитом всё варенье, поделив его жалкие остатки ещё с каким-то радостным мужиком. А у тебя что там в рюкзаке? Спросил он у моего братишки, и он тоже что-то вытащил, вроде какой-то консервы из того же странного списка, и это тоже тут же слупили, тем самым немного освободив наши рюкзаки и хоть как-то облегчив наш путь по той самой тропе, не такой сложной, лишь с небольшими препятствиями, при переходах которых я стала замечать, что моё небо всё чаще глядит в мою сторону. Я тоже иногда отвечала ему взглядом. Но так осторожно, мне было страшно всё это нарушить, сделать какой-то один неосторожный шаг, оступиться, чтобы как на горном склоне, не упасть в пропасть или не уронить нечаянно другого. Была какая-то бережность во всём, невмешательство, не-взлом. Было желание. Парения в этом небе. И мы, как по взлётной полосе, всё так же шли по ровно пролегающей горизонтальной тропе среди подножий гор, вдоль бурной реки нашей жизни...
  И вот наконец, мы дошли до места нашей остановки. Нестор сказал, что оно называется «Ущелье барсов». Место было вполне себе уютное. Рядом бурлила, шумела и с большим течением неслась всё та же Зелёная река, создавая большую глубокую заводь возле ущелья между двух высоких скал, стоявших рядом. И всё было там зелено, все звуки во Вселенной казались зелёными. Это было похоже на удивительный зелёный сон в Зелёных рукавах, прекрасная мелодия которого наигрывалась моим Небом на сиреневых струнах. Да, было зелено всё! Майские травы, деревья... мы...
  Людей было много, поэтому они как-то сами собой разбрелись на несколько групп. Я незаметно старалась держаться ближе к той группе, где находился тот, из-за кого, собственно, я и пошла в этот поход. И мы как-то постепенно начали знакомство с этими людьми. Братишке было жутко скучно и он начал поднывать, что хочет домой. Ему и правда было там нечего делать, он был далёк от всех тех тем и разговоров, что велись там. К сожалению, я ему ничем не могла помочь. Я не могу вспомнить точные темы, на которые говорилось среди людей. Везде веяло какой-то «духовной», так что ли, направленностью, поисками смысла жизни, эзотерическими учениями, мистикой, магией, шаманством, волшебством, занятиями медитацией, ну и прочей там... всячиной. Чаще всего, что видела я в лицах всех этих людей — это восторженность, словно они нашли что-то необыкновенное, прикоснувшись к некой тайне... Ещё интересней было отмечать для себя то, что эти темы и разговоры отошли для меня на некий второй план, лишь создавая фон, непрерывный гул, смешиваемый с гулом ревущей не то от радости свободы и счастья, не то от горя и боли потерь, не то просто от своей мощи реки... Ах, это был просто гул, гул веков, и все его темы и люди мне стали по каким-то странным причинам неинтересны. Мне был до безумия интересен только один единственный человек там, который притягивал к себе словно магнит, и я ничего не могла сделать с этим, и лишь медленно и верно потихоньку приближалась всё ближе к центру этой воронки. Да, самое интересное, что я стала замечать, что и он словно пытается сделать то же... Иногда я ловила на себе его быстрый взгляд. Я не понимала, что творится. Я только чувствовала, что хочу быть рядом с ним. Всё моё пространство занял он. И так вот я стояла словно в забытьи, пока меня вдруг не окликнул Нестор. «Ты как-то не с нами?» - Словно в шутку сказал он. Я немного растерялась и не знала, что ответить, я ведь совсем его не знала. «Ну да, а что?» - Смутившись, ответила я. «Приходи к нам, там у нас тоже интересно, послушаешь, о чём там говорят», - сказал, улыбаясь, он, и я из вежливости сказала, что подойду к ним позже. А сама подумала про себя - «странно, почему он это заметил? Может, я веду себя как-то вызывающе, и по всему видно, как я липну к незнакомой мне группе людей, в которой находится моё сокровище?» Мне стало немного стыдно, что я, такая гордая девушка, вдруг совсем потеряла чувство самообладания и лезу с головой в какую-то мутную историю, и это, похоже, всем видно, раз меня уже одёргивают другие и даже об этом спрашивают. Но потом я быстро забыла об этом, мне было всё равно, что обо мне думают другие. И я решила действовать так, как велит мне моё сердце.
  Вечером, когда стемнело и пора бы уже было ложиться спать, а никто никак не ложился и все сидели как святые волхвы возле костров, ко мне вдруг неожиданно снова подошёл Нестор: «Пойдём, посиди возле нашего костра?..» Я сконфузилась. Мне если честно, было неинтересно идти туда и даже как-то вовсе не хотелось. Но я же пообещала, и чтоб не было вида, что девочка совсем уже пропала, я пошла к другой группе людей, еле передвигая свои ноги. Там ярко горел огонь, было шумно и весело, пелись песни, все пили какие-то заваренные зелья из трав, и тоже предложили мне, я взяла чашу... Я тихо стояла в стороне и стала слушать, о чём там льются звуки....... Песни... ритуалы шаманов… гул... Ветров… Я оглянулась, мне показалось, за мной следом подошли и те, кто были в нашей небольшой группе. И моё небо, на этот раз сплошь усеянное звёздами, оно… вновь нежно и страстно обнимало меня. Повсюду стояли какие-то молитвенные песнопения. Нестор взял книгу и начал чтение. Я оторопела от того, что не пойму, о чём там вообще текст. Это было одно сплошное колдовство, шабаш ведьм, лихие пляски и заклятия Матери Севера. Ночь была потрясающе звёздной. Ложась спать и глядя в удивительное небо, я думала только о нём, как хочу быть с ним, и на удивление именно в этот момент пролетела звезда.
  Утром, когда я встала и прогулялась по округе, солнце светило как-то особо радостно, и такая чистая зелень снова была кругом, дул лёгкий ветерок, где-то вдали проглядывали белые горные вершины. Я собралась пойти искупаться. Взяла какие-то пару вещей на смену, и тут — он… Тот, ради чего кружится в танце весь этот мир. Я улыбнулась ему и попыталась что-то произнести вслух, что-то вроде нелепого «я иду искупаться». В этот раз он смотрел на меня долго, словно не отрываясь, и мой взгляд тоже буквально влип в него. Прямо в его глаза, которые смотрят в мои. Мир в этот миг словно замер и превратился в вечность. Пряди волос касались его лица, на котором сияла кроткая лучезарная улыбка, а одежда словно сливалась с зеленью и небом, на котором прямо над его головой словно сияющая аура вставало утреннее солнце. В этот миг весь мир для меня стал другим. Я поняла, что люблю. День шёл своим чередом. Но всё в этом мире было уже как-то по-другому. Мне казалось, что я только родилась и не знаю, как сделать новый шаг.
  Я держалась всё так же поближе к той группе людей, где был он. В ней был его старший брат, его друг, одна странная и дружелюбная пожилая женщина по имени Надежда, которая очень упорно интересовалась учением Агни-Йоги и рассказывала мне о жизни Рерихов, полной тайн и загадок, а так же о их творческих идеях, действительно достойных восхищения. Мне тоже очень нравились картины Рериха, они меня вдохновляли. И ещё кто-то кажется был в этой небольшой группе, сейчас не вспомню кто, я описываю здесь только свои самые яркие воспоминания, которые запомнились мне. Листались толстые книги синего цвета, внутри которых я разглядывала надпись «Листы сада Мории», кто-то торжественно зачитывал тексты оттуда. В какой-то момент мне стало даже смешно, потому что одна темноволосая короткостриженая девушка произносила читаемый текст из книги так, как будто она стояла в строю на праздничной линейке по принятию в пионеры и клялась в верности и преданности учению на всю свою оставшуюся жизнь. Кто-то рассказывал о медитации, как о единственном методе и спасении в своей жизни, кто-то ещё о чём-то. Мне интересны были все эти учения, а ещё больше практики, но ни одному из них я не отдавала особое предпочтение, как бы находя из каждого из них некий отклик в своём сердце, и, словно синтезируя и делая обобщение, в то же время шла своей собственной тропой переживаемого опыта. Мне не нужен был кто-то в качестве опоры, и я не собиралась отдавать чему-то свою принадлежность, точно так же как и завоёвывать её у кого-либо. Я выбирала путь сердца, которое шло дорогами любви и творчества и считала для себя неприемлемым идти по чьим-то стопам. И знала для себя лишь одно — всё прекрасное должно жить и иметь своё продолжение. Да, как скажет впоследствии один наш хороший общий знакомый «Каждый варился в собственном соку, видя этот мир по-своему, и собрать все детали головоломки мы, возможно, сможем ещё нескоро...». В любом случае, общение было интересным, люди были хоть и разные, но все открытые душой и очень добрые.

  Оказалось, что Надежда живёт совсем рядом со мной и мы чуть ли не соседи, кто-то записывал на листок мой номер телефона и взамен давал мне свой. Мне было радостно, что мы как-то наладили связь и сможем найти друг друга после поездки.
  Между тем, Нестор сообщил, что через несколько дней мы пойдём в поход и что посиделки на месте скоро заканчиваются. Ведь мы все эти дни пробыли у подножия гор, в ущелье возле реки, и всё, куда мы выбирались - это только к здешним близлежащим красивым водопадам. Я поспешила успеть что-то порисовать, ведь потом в дороге будет уже, возможно, не до этого. С собою краски я не взяла, потому что и без того рюкзак оказался тяжеленым. Зато взяла пастель — лёгкие разноцветные мелки и пару листов бумаги. Ну привычка такая у художников, если идём куда-то, обязательно надо взять что-то с собой, чтоб порисовать, ну или хотя бы сделать какие-то быстрые наброски. И чтобы не привлекать слишком уж много внимания к тому, что я постоянно кручусь у этой группы, где находится тот, ради кого я здесь, и не смущать его этим, и не смущаться самой, я взяла пастель и пошла рисовать. По-моему, я выбрала для сюжета это самое Ущелье, через которое протекала река. Там красиво изгибались скалы и между ними была вода. И стала их рисовать. Почему-то выбрала голубые цвета. Не могла взять другие, руки не могли прикоснуться к другим. Ко мне сзади подошли. Кто-то что-то удивлённо сказал, не помню сейчас что, а потом рядом ко мне присело моё небо и спросило, могу ли я ему для чего-то дать один мелок. Я смущённо, но без всяких раздумий выбрала самый-самый голубой наш цвет, с которым у меня на тот момент ассоциировался он, и дала этот мелок ему. Он похоже немного удивился, и сказал что-то вроде: «да, этот цвет!». Поблагодарил, и куда-то ушёл. По-моему, мы провели ещё одну ночь там. И была гроза. Наутро Нестор носился радостно и готовил всех к предстоящему походу. Людей было много и была какая-то суета. И ещё все были рады, что никто не пострадал от ночной майской грозы, потому что гром грохотал очень сильно, буквально рядом с нами. Но слава богу, все остались живы и здоровы.
  Вдруг я заметила, что некоторые люди сворачивают свои палатки и собирают рюкзаки. Я сперва не поняла, почему. Потом мне объяснили, что некоторые приехали сюда только на 5 дней. Я об этом даже и не знала, потому что когда мы собирались в поездку, мне сказали, что мы едем что-то около на две недели, потому и выдали такой огромный список продуктов. Братишка мой сразу обрадовался, что тоже может поехать домой, потому что делать ему там было нечего и он только и считал дни, чтобы поскорее уехать оттуда. Ко мне вдруг подошёл Нестор. «Ты так и не пришла к нам в группу?» - в шутку, с улыбкой спросил он. Я только в недоумении пожала плечами, мне нечего было ответить, и почему он это спросил, мне тоже было неясно. Мы ещё говорили о чём-то, он немного спрашивал меня о жизни, о моём творчестве, мы говорили про горы и о том, как мы их любим. Он поделился, что мы на днях пойдём в поход высоко в горы, надо немного подготовиться, потому что поход будет достаточно серьёзным, и отправился помогать другим людям и общаться с ними.
  Я была рада, что мы пойдём все вместе туда, к горным вершинам, и предвкушение чего-то прекрасного и важного радовало моё сердце. Небо, мы пойдём с тобой ещё выше, прямо к тебе, туда, где светит наше с тобой солнце, туда, где светят мириады звёзд и вся эта Вселенная — дитя нашего с тобой союза и наш единый дом. Так видела я, когда смотрела на него, когда случайно ловила его взгляд и тоже робко заглядывала ему в глаза. Он был для меня чем-то необыкновенным. Я не знала о нём практически ничего, но чувствовала его каждым уголком своего сердца, которое тянулось к нему как магнит. К большому своему удивлению я открыла для себя то, что такое оказывается тоже бывает. Сказать, что я идеализировала и сочиняла себе что-то? Да нет, я просто видела то, что вижу перед собой, и чувствовала то, что чувствую. Не более.
  И вот уже наступил, кажется, полдень, и тут я заметила, что и та группа, с которой я была рядом практически все эти дни, тоже собирается в дорогу. И так же вместе с ними собирался он. Меня это расстроило, было очень жаль, что он уезжает обратно. Хотелось узнать о нём больше, видеть его, идти куда-нибудь с ним. Кто знал, что так выйдет, это было так неожиданно, и я села в траву, сделала свои медленные вдох и выдох, и приняла этот мир таким, какой он есть. Мне совсем не хотелось расставаться с ним, но я не подала никакого знака. «Как, а ты разве остаёшься ещё здесь?» - так же удивлённо спросили меня те, кто собирались назад домой, видя, что я никуда не собралась. Для них это тоже оказалось неожиданностью. Внутри меня было какое-то недоумение. Но я была девочка гордая и обладала выдержкой, и просто ответила: «Да!».
  Когда они уходили, я молча провожала их взглядом, мой радостный братишка тоже уходил вместе с ними назад. Я готова была тоже бежать, хватать вещи, складывать их в свой рюкзак и идти с ними вместе, но я не сделала этого. Я знала, что мы скоро снова встретимся, и рада была тому, что мы всё же познакомились здесь. Тут вдруг ко мне снова подошёл Нестор, сложил пальцы замкнутым кольцом в направлении уходящей группы, и сказал: «Дуй!» Я дунула в их сторону через его руки, чтобы их путь назад на моём ветру был лёгок и каждый из них добрался до дома цел и невредим.
  В тот день мне стало в горах как-то пусто, вечер был у костра, теперь с другой группой, в которой был Нестор. Там снова были песни, пляски колдунов, магов, шаманов и ведьм, звучали странные чтения заклинаний, заговоров, Нестор пел какие-то песни и бил в бубен, стоял гул и радостный хохот, снова раздавали всем заваренные на весенних травах зелья. Небо дрожало мерцанием звёзд. Я думала о нём.

  Следующее утро наступило очень бодренько. Вожак стаи вскочил на подъёме, чуть свет, торопил нас с завтраком и сказал, что сегодня у нас будет первый короткий поход, как бы подготовительный к следующему, основному. Велел вытащить всё барахло из рюкзаков и взять только самое необходимое, чтобы идти налегке. Какая-то группа людей оставалась по-прежнему на этом месте, как я поняла они вообще никуда не собирались, а продолжали свои посиделки как ни в чём не бывало на этом же месте. В основном это были пожилые женщины и другие какие-то незнакомые мне люди. Словом, я не знала в этой толпе людей вообще никого, и даже ни разу не разговаривала с ними. И вот мы тронулись в путь... Нас было человек десять - двенадцать, наверное... Мы шли сперва по той же тропе, откуда пришли сюда и по какой уходили вчера знакомые мне люди и моё небо, и каждый шаг было делать приятно, зная, что тут вот тоже проходил он, вчера... Потом, мы остановились в том месте, где другая река впадала в нашу Зелёную, и свернули направо, пойдя вдоль этой реки. Она была не такая большая, но очень бурная, потому что неслась сверху с огромным течением, её воды то разделялись в местах скал, то снова соединялись в одно.
  Проложенных троп там больше не было. Надо было идти наобум, куда глаза глядят, вверх, откуда брала свои истоки река. Путь оказался нелёгким. Нестор подбадривал всех духом и говорил нам о том, что лёгких путей наверх не бывает, но что куда ещё сложней — это спускаться вниз, что ходить надо верхними путями, потому что так на самом деле легче, что подниматься наверх всегда проще, чем спускаться вниз. По моим тонким, нежным, девичьим ногам били камни, обувь была совсем хлюпкая и не предназначалась для таких походов, как этот. Мы каждый раз искали более лёгкий путь подъёма наверх, порой приходилось идти прямо по воде, острым камням, кочкам, неустойчивым и скользким булыжникам, кто-то падал, вставал, и снова шёл дальше. Это продолжалось долгие изнурительные часы. Но мы шли, шли... Как-то снова идя по воде, в своих размякших мягких тапочках-кедах, наступая на большие тяжёлые камни, которые от течения воды били по ногам, я внезапно почувствовала боль. Под водой перевернулся и упал мне на правую ногу тяжёлый камень, и я почувствовала, что что-то не так, мне стало больно идти. Я отбила себе на камнях ногу, и когда мы сели на отдых, подумала: «что за странный путь, куда же мы идём, и почему тут столько камней?...» Нестор сказал, что надо потерпеть ещё немного, мы дойдём до нужного места, а потом будет спуск.
  Вокруг не было ни единой тропы, речка всё больше раздваивалась, троилась, четверилась, где-то становилась словно шире, но мельче, затем стала всё чаще превращаться в отдельные ручьи и небольшие водопады. И так — всё мельче, мельче... Чем выше, тем меньше её было, были только отдельные маленькие водопадики, потом струйки, сочащиеся из небольших отверстий скал, затем мы сделали ещё рывок наверх по очень труднодоступным, опасным местам, Нестор залез куда-то ещё выше и стал подавать руку каждому, чтобы помочь взобраться туда, где находится он.

  Мы оказались высоко над землёй, на какой-то небольшой поверхности, похожей на плоскую платформу, где можно было стоять всем, сбоку вертикально пролегала скала, и немного закруглялась сверху, словно создавая крышу над головой, с которой очень красиво капали мелкие золотистые капли воды, освещаемые солнцем. Некоторые из них ударялись о скалу, где мы стояли, и издавали очень красивые, звенящие звуки. Там, откуда-то сверху, из очередного истока реки, эта вода звенящими капельками падала вниз, создавала маленькие тоненькие ручейки, те уносились в ручьи, которые соединялись где-то далеко внизу всё чаще, и впадали в общую ревущую реку, которую мы отсюда сверху уже и не видели, и даже не слышали её мощный шум. Эта река в свою очередь впадала в нашу Зелёную реку, возле которой мы провели предыдущие дни.
  Я протянула ладонь вперёд и мелкие капельки, сверкающие в лучах солнца, как маленькие алмазы, посыпались мне в руку. Это было очень красивое, удивительное зрелище. Чистый воздух, тишина, высота, волшебная музыка звона летящих капелек завораживали своей магией. Где-то чуть повыше лежали белые снега, которые потихоньку таяли, и эта вода по каплям сейчас стекала вниз, и к нам в руки. Мы стояли у истоков рек. Капельки уносились вниз, создавая мелкие ручейки, ниже они сольются с другими себе подобными в ручьи побольше, а те, в свою очередь, соединятся где-то в быстрые речки, которые вольются потом далеко внизу в одну большую, широкую, бурлящую реку.
  За эти часы мы словно рассмотрели и разложили в деталях, из чего и как собирается река. И в этот миг, когда капельки падали в мою тёплую ладонь, было интересно наблюдать и осознавать, что каждая вещь на Земле создаётся вот так вот, буквально по капельке, и насколько важна оказывается любая, даже самая мелкая деталь. Каждая капелька несёт свою ответственность за этот мир. Каждый шаг, пройденный по этой планете, не остаётся бесследным.
  Мы ещё какое-то время стояли на этом месте, любуясь силой и красотой окружающей природы. Да, ради такого стоило подняться сюда. И тогда я поняла, зачем нас сюда потащил вожак. Нога ныла, но я была счастлива и одновременно благодарна, что стою здесь и вижу всё это.

  Спуск был сложным. Сложнее, чем подъём. О себе постоянно давала знать нога, мы пошли назад немного другой дорогой, откуда спускаться было дольше, но полегче, потому что по тому пути, которым мы сюда поднялись, было бы практически невозможно идти вниз. Но и там всюду были камни, мы спускались к уже темнеющему вечеру вниз по горам, по скалам, последний склон горы был очень сложным, мы буквально ехали и катились по камням, которые постоянно сыпались на нас камнепадом, многие отбили себе ноги, пара людей даже застряла где-то наверху. Понимая, что мы сегодня в темноте уже не дойдём до нашей точки в Ущелье, мы остановились там, где тропа стала снова лёгкой и прямой (а ведь только пару дней назад мне она казалась не такой уж простой!) и вела вдоль Зелёной реки, рождение части которой мы рассмотрели сегодня в подробных деталях. Хотя, может это видела только я, никто в дороге не комментировал происходящее и каждый видел этот мир как-то по-своему, своими собственными уникальными и неповторимыми глазами. Нестор тревожно бегал в темноте с фонариком и кликал потерявшихся в дороге людей, но потом, к счастью, все нашлись, и, разведя костёр и съев какой-то совсем лёгкий ужин в виде пары сухарей и чая, мы, совсем усталые, без памяти провалились в сон.
  Утро было ясным, вновь шумела река. Река, про которую я многое узнала, о том, как она собирается в одно из разных источников. А ведь и она течёт куда-то и впадает где-то в какую-то другую воду, и ни один миг её, как и эта жизнь, неповторим. И как в сердце рождаются нужные слова, так и слова — складываются в строки, строки — в этот рассказ, который, возможно, тоже является вместилищем или составляющей частью к чьему-то другому повествованию, или нашей общей истории, которая в свою очередь тоже является лишь частью общей книги, книги под названием Жизнь. Вечный круговорот, где мы, как мелкие частички, иногда вдруг совершенно неожиданно можем встретиться, расстаться, потерять друг друга, кануть в лету, снова найти, быть друг с другом вместе по велению воли и притяжению магнита сердца, или просто — быть, независимо ни от чего.
  Мы быстро, за пару часов, дошли до Ущелья. Как же лёгок был этот просто детский путь! И как всё на самом деле оказалось относительно...

  Нас встретили люди, которые остались там, и мы провели день в отдыхе, ко мне снова несколько раз подходил Нестор, и спрашивал меня о чём-то, мы потихоньку говорили обо всём понемногу, он мне показывал какие-то свои заметки и записи, говорил, что надо готовиться и собираться в дорогу, и что послезавтра мы пойдём снова в уже более серьёзный поход высоко в горы, который будет длиться несколько дней. Я не представляла, как осилю его со своей повреждённой камнями ногой, которая у меня постоянно ныла, и с которой я с трудом прошла наш вчерашний путь. Но в поход мне идти хотелось. Звали белые не пройденные горные вершины, по которым мне хотелось подняться ввысь к своему небу, к тому, за которым я сюда шла. И хоть он наверное уже был у себя дома, и не отправился вместе со мной дальше в этот путь, мне ничего не оставалось делать, как идти к нему навстречу, к его горным вершинам, ведущим в небеса, туда, где сияет наше с ним солнце. «А по сути, все мы итак — всегда дома. Ведь дом наш повсюду, куда бы мы ни шли, и ещё он внутри нас, в нашем сердце», - думала я. А сердце живёт и требует движения вперёд по Пути.
  Следующий день был расслабленный и в сборах, все были в предвкушении похода наверх. Сидеть в теснинах ущелья было бессмысленно. А иначе, для чего люди ходят в горы? Нога беспокоила по-прежнему. Нестор ходил и объяснял людям, которые пойдут наверх, что надо брать с собой, часть людей, которые не хотели идти в высокогорье, должна была по-прежнему остаться здесь, на точке. Складывая рюкзак, я стала сомневаться, как я пойду в поход с незажившей ногой. Нестор, склонившись ко мне, спросил: «Ну что, готова к завтрашнему дню?» - «Слушай, Нестор, а может я всё-таки лучше останусь здесь? Нога болит, боюсь, что не осилю», - неуверенно ответила я. Он спросил что-то про характер болей. Это было не так страшно, но ходить было всё же крайне неприятно, и часто приходилось даже прихрамывать. Обувь оказалась совсем неподходящей и мягкой, ведь меня никто не предупреждал перед поездкой, что нас ждёт и куда мы отправляемся, и что для походов такого типа нужна специальная защитная обувь. Но пойти наверх я очень хочу! Только вот как? - «Давай, ты сделаешь это, - уверенно сказал он. - Ты должна это сделать.» Я молча кивнула головой, и он ушёл.

  И вот опять наступило утро нового дня, мы встали пораньше, хорошо позавтракали, взяли рюкзаки, и небольшой группой тронулись в путь. Сперва шли всё той же ровной обычной тропой, лежавшей вдоль реки, затем свернули в сторону и полезли наверх в горы. Без троп, наобум выбирая дорогу. Нестор шёл впереди и контролировал людей, которые поднимаются наверх. Было удивительно, что он знал каждый уголок этих и не только гор и без всяких карт хорошо ориентировался, в каком направлении надо идти дальше. Путь снова оказался нелёгким. В высокогорных районах уже не встречаются тропы. Потому что люди там не ходят. И путь каждый раз, шаг за шагом, надо прокладывать самому.

  И вот наконец, настало время писать о самом главном, а у меня как раз на этом месте словно кончились слова и я замерла в паузе пляски шута, но не намеренно и не чтобы подразнить кого-то, а для лёгкости... Веяния этой волны едва заметного дыхания... Передачи... Того, почти неуловимого и тонкого, но порой даже гораздо более значимого... И я конечно, постараюсь как-то попробовать передать то, что видела, ведь рассказ вообще-то был совсем о другом, всего лишь о каком-то подъёме по ступеням, который по каким-то странным причинам очень ярко и надолго врезался в мою память. Итак, мы шли наверх... Шли наверх... И... Понимали, что идти ещё очень долго, либо просто этот момент так затянулся... Я хотела к нему, к своему небу. Он был далёк, как те прекрасные белые сверкающие горные вершины, лежащие где-то высоко вдали от нас.

  Сперва шли по какой-то насыпи и неровным кочкам, медленно вздымаясь на близлежащую гору. Затем путь стал более скалистый и сложный. Было нас человек десять, остальные остались в Ущелье на время нашего похода, сторожить вещи и просто проводить там время у реки. У всех людей был разный возраст и вес, а рюкзаки по тяжести были у всех одинаковые, и мне, тоненькой, как тростиночка и самой младшей участнице этого путешествия, подниматься с таким большим грузом и с пораненной ногой было правда нелегко. Но со временем я как-то попривыкла к своей ситуации и просто шла дальше вперёд и вверх, не думая вообще ни о чём.
  Словом, размышлять стало просто некогда — путь начал становиться всё более опасным и рискованным, и всё, что было тогда на включке — это бдительность и концентрация. Каждый шаг был настолько важен и играл роль в выживании, что всё остальное просто исчезло, был только момент в здесь и сейчас, в котором очень важно было не оступиться и поставить ногу правильно, и любое отвлечение внимания могло легко окончиться смертью.
  Мы карабкались по почти вертикальным скалам с насыпью камней без всяких страховок, держаться было практически не за что, руки только и искали хоть какие-нибудь выпирающие участки, камни или мелкие, держащиеся на одном волоске кустики, чтобы хоть как-то держаться, а ноги впивались в те мелкие выступы, которые с трудом находились под ними, иногда вниз сыпались камни. Всё замерло в напряженной тишине. И кажется, мир в этот момент словно остановился и еле дышал, чтобы каким-то неосторожным движением не опрокинуть всё «вверх дном». Тяжёлый рюкзак то и дело перевешивал мой хрупкий корпус назад, и всё, что у меня было — это ноги и руки, которыми я цеплялась за выступающие кусочки этой земли, на которой ещё держусь. Люди вокруг были так же как и я в огромном напряжении, кто-то пару раз чуть не оступился в пропасть, и ужас на лицах рисовал какую-то немыслимую картину, мы понимали, что зашли слишком далеко, а спуска и дороги назад — нет. И только тогда, именно тогда, я поняла о том, что подниматься — легче, чем спускаться. Я поняла слова Нестора. Он тоже был в напряжении. Ведь он взял на себя ответственность за людей, которых повёл этим сложным и рискованным маршрутом. И похоже, что в этом походе опытный по взятию сложных горных участков был только он, остальные оказались в такой ситуации впервые. Внизу была пропасть, от которой то и дело кружилась голова и тряслись колени и каждый понимал, что сейчас может случиться что угодно, а мы висим буквально на одном волоске от смерти. «Не смотри вниз!» - каждый раз орал Нестор, когда кто-то из нас то и дело, глядя вниз и дрожа от безвыходности и напряжения, чуть не оступался и не срывался в пропасть. Время словно замерло и стало течь в совершенно ином, замедленном ритме.
  И вот, этот длительный и мучительный отрезок длиною в несколько часов был почти уже пройден, и стало появляться немного больше выступов и склонов, о которые можно было легче опереться. Где-то сверху слышался шум воды. Кто-то несколько раз оступался и соскальзывал вниз, но вовремя цеплялся за кочки или кусты, и их вытаскивали, подавая им руки. Не то люди немного расслабились и у них был отходняк после того, что они пережили, не то уже просто сильно устали от долгой перенапряжённой работы, но начали падать именно тогда, когда уже не нужно было находиться в режиме «на пределе всех своих сил и возможностей». Это как словно, когда ты хочешь донести полную чашу с водой до стола, и весь путь очень старательно держишь её, не проливая ни капли, и когда уже до цели остаётся буквально полметра и ты понимаешь, что донёс её, ничего не пролив, в этот самый момент вздрагивает, будто слегка расслабившись от этой мысли, рука, и часть воды начинает литься на пол. Почва под ногами крошилась и сыпалась, я сделала ещё один шаг и почувствовала, что лечу вниз. Я с криком пролетела несколько метров и угодила в большую расщелину между огромными камнями, застряв в ней вместе со своим рюкзаком. Каким-то чудом я не повредила своё тело и меня с трудом вытащили оттуда. Порвалась немного только одежда и сильно испачкался и смялся рюкзак, который словно защитил меня от ушибов.
  Я немного пришла в себя и мы полезли дальше. Да, безумие царило на лицах всех участников этого пути. Мягко сказать, во всех поселилась некая ошалелость. Кто-то даже начал материться, но путь стал всё же полегче и не так рискован для жизни, начались скалы, похожие на ступени, с маленькими водопадиками очень быстрой, ледяной реки, через которую нам то и дело приходилось переправляться с одного берега на другой в тех местах, где она с большим течением бежала горизонтально.
  Нестор крикнул: «Привал!», и мы очутились на небольшом участке скалы, на котором можно было посидеть всем вместе и хоть как-то отдохнуть и успокоиться, а так же переварить - что это такое сейчас со всеми нами было, и как мы чудом ещё живы и находимся здесь. Мы только молча и обалдев озирались вокруг, смотрели в глаза друг друга, кто-то истерически смеялся, хватаясь за голову, кто-то плакал, кто-то застонал, зачем он сюда пошёл и что он хочет домой, у кого-то кружилась голова и тошнило, кто-то с кем-то обнимался. Я сидела в каком-то ауте и не понимала ничего. Мне было всё всё равно. Я думала что-то вроде «ну раз я здесь, значит здесь». И всё. Нестор стал подбадривать людей и говорить, что пройден один из самых сложных участков и что дальше дорога хоть и будет непростой, но не настолько сложной, как эта. Удивляло то, что он знал все эти маршруты как свои пять пальцев, знал все горы и каждый их отрезок словно наизусть и иногда казалось, что в этих горах нет ни одного участка, где бы он не был. Он действительно, давно и долго ходил по горам. Как он рассказывал, он был там и зимой, и летом. Что он искал тут? Для меня было загадкой. Единственное, что он всегда говорил, так это то, как он любит горы и что он мечтает жить в горах. И я его всем сердцем понимала. Многие возмущались, почему он потащил неопытных людей в такой сложный поход и почему нам пришлось карабкаться вверх буквально по вертикали, ставя на кон собственную жизнь и играть в игры со смертью. Он отвечал, что к тому месту, куда мы идём, все пути являются сложными, и что другой путь, кажущийся проще, был бы на самом деле очень долгим и изнурительным, и для этого потребовалось бы ещё больше времени и выносливости. Он почему-то не чувствовал себя виноватым. Он лишь подбадривал людей и учил тому, что только в сложных путях открываются глаза и только опыт собственной практики незаменим и является бесценным сокровищем для каждого.
  Немного переведя дух, мы тронулись дальше. Мы полезли выше по скалистым ступенчатым местам, там, где рядом текла речка, которая лишь короткие участки пролегала горизонтально и каждый раз превращалась в водопады там, где обрывалась очередная ступень скалы. Было солнечно и стоял шум воды, мы истрепали на острых камнях скал все свои колени, карабкаясь по очередной такой «ступени» вверх. Обратного хода не было. И если он и был, то назывался «Смерть». Это понимал каждый, кто хотел назад, и потому вынужден был идти вперёд. Страсть рискованного пути диктовала для всех одно чёткое правило: Хочешь выжить, не стой на месте и поднимайся дальше наверх, если ты остановишься или пойдёшь вниз, твоей жизни наступит конец. Так по крупинке, словно одну жемчужную бусину за другой, мы нанизывали на нить знания переживаемого опыта. Поднявшись на очередную ступень, которая была немного пошире и по которой с бешеной скоростью текла небольшая, в пару метров речка, которую нам следовало перейти, чтобы двигаться дальше, мы оглянулись вокруг. Места, откуда мы пришли, давно скрылись из виду, повсюду свысока можно было видеть множество гор, одни были неровные и скалистые, другие были более ровные и гладкие, сверху открывались красивые виды и можно было видеть многие дали, которые совсем не видны в низинах. Даже растительность тут была совсем другой. Внизу осталось много зелени, трав, кустов и деревьев, здесь же наверху растения были какие-то иные, деревья уже вообще не встречались, лишь изредка ещё можно было увидеть небольшие кусты, травы и цветы. Ну а в скалистых участках, по которым пробирались мы наверх, кроме окаменелых поверхностей вообще ничего не было. Каждый очередной участок, пройденный наверх, открывал нам новые невероятные красоты, и в этот миг я понимала, что ради одной этой красоты стоило рисковать жизнью и лезть наверх. Красота была платой и наградой за труды сложных восхождений. А так же некоторые открытия и знания, пришедшие за такой короткий срок, были для сердца просто бесценны. И было удивительно, что такое можно пережить всего за несколько часов, за этот один короткий день, который ещё даже и не кончился!

  Ну что ж, пора было в очередной раз переходить быструю шумную речку. Вода была ледяной. На обрыве скалы речка с большой скоростью срывалась вниз, образуя водопад, бегущий вниз по острым скалам. Первым перебрался на другой берег Нестор, выбрав самое узкое и удобное место для переправы, которое лежало примерно в метре от места, где речка словно обрубалась и с брызгами падала водопадом вниз. Видно было, что течение очень сильное и что переход здесь непростой. Люди постепенно стали переходить это место. Всего пара метров по скользким камням, где вода буквально сбивает с ног и совсем рядом уносится в пропасть. Похоже, над нами глумился сам боящийся попасть сюда чёрт, видя, куда мы залезли и что за невероятные трюки выполняем здесь. Оставалось только дивиться, какими путями мы все неожиданно оказались здесь и то, что происходило, было словно на грани реальности. Словом, размышлять снова было некогда, надо было собраться, включить бдительность и перейти несущуюся речку. Один человек кое-как прошёл, второй, третий... С божьей помощью, без всяких верёвок... Нестор стоял в напряжении и подавал каждому с другого берега руку. Кто-то снова плакал и паниковал. Снова царило напряжение, потому что течение было очень сильным и словно сбивало с пути в правую сторону, где находился обрыв. С тяжелыми рюкзаками балансировать в реке с течением было занятием непростым.
  И вот, дошла очередь и мне перейти этот отрезок. Я подошла к речке и встала ногами в воду, которая была ледяной, до боли в суставах, и попробовала двинуться вперёд. Течение начало сбивать с ног. Тяжелый рюкзак не давал нормально двигаться, но с другой стороны являлся грузом, который держал мой лёгкий вес на месте. Я сделала одни шаг, другой, под ногами были очень скользкие камни. Нестор орал: «Давай! Иди сюда, вперёд!» Я стала чувствовать, что теряю управление над своим телом. Течение воды в середине реки, на которой я уже стояла, буквально сшибало. Времени не было и надо было двигаться дальше. Я сделала ещё один шаг, и ещё, и тут вода ударила по мне с такой силой, что я упала в речку, и меня тут же стало уносить, в этот раз тяжёлый рюкзак сыграл злую шутку в качестве груза, который река стала тянуть вбок, и из-за которого я не могу подняться на ноги. И вот тут всё было какие-то доли секунд. Нестор в ужасе бросился мне навстречу и протянул руку, всё было в считанные мгновения, я уже была почти у начала водопада и меня начало смывать вниз, я каким-то усилием воли ухватилась в самый последний миг перед своей смертью за его руку и даже чуть не утянула его за собой вниз, но он крепко держался за какие-то камни, и тянул меня к себе, была важна каждая доля секунды. «Держись крепко!!!», - обезумев орал он, а у меня был лишь ужас в глазах, потому что мои ноги уже находились над пропастью, куда улетала сумасшедшая, сильно бьющая вода водопада. Миг словно растянулся в замедленные кадры в этот момент. Все стояли в каком-то ужасе, схватившись за головы, Нестор из последних сил лез вверх в сторону берега, и тут я почувствовала в нём какую-то невероятную силу, он сделал с большим усилием ещё один рывок, и мы оказались ближе к берегу, мы держались за руки мёртвой хваткой, затем подбежали люди и стали держать его, моя рука начала ослабевать, он сделал ещё одно усилие, рванул рукой и вытащил меня ближе к берегу. Я смогла подняться на ноги и вылезти из воды. Мы вышли на берег. После этого я ничего не помню, только его слова: «Ну что, искупалась?» Я даже улыбнулась, видя на лице его улыбку, и ответила: «Да...»
  В моей жизни не раз были случаи, когда я находилась уже на тонком волоске от смерти, но этот момент был уже настолько очевидным, и в выживании я тут уже практически не принимала, а вернее уже не могла принимать никакого участия, и не кинься тогда в доли секунд и не успей мне подать руку, рискуя сам своей жизнью, Нестор, меня бы сейчас не было в живых и я бы не писала этот рассказ. «Господи, что за страсть? Что это сейчас было?» - испуганно спрашивала себя я, ошеломленно глядя на реку, уносящуюся в пропасть. Я сидела мокрая до последней нитки, рюкзак был тоже насквозь промокший в воде. Ко мне подходили и что-то говорили ещё люди, кто-то пытался успокоить, обнять и согреть, дать свои сухие вещи, а меня словно слегка вышибло и отключило, я практически ничего не чувствовала. Не было каких-то сильных эмоций. Я просто наблюдала за ситуацией и мне надо было как-то вылезти из мокрых одежд, просушиться. Благо, солнышко было ещё в зените, кто-то помог мне вытащить часть вещей из мокрого рюкзака, кто-то тоже очень сильно промочился, переходя речку и тоже чуть не упал, но слава богу, такого экстремального случая, как у меня, ни у кого больше не возникло.
  Мы немного отряхнулись, подсохли, почистили свои пёрышки и, придя в себя, дружно зашагали дальше. Приходилось ещё несколько раз делать переходы через речку, но они уже не были столь опасными, к тому же речка становилась наверху всё тоньше и стала чаще разделяться и исчезать в ущельях скал, из которых сочились мелкими струйками её составляющие ручейки и небольшие водопадики. Мокрые вещи болтались привязанными сверху на рюкзаках и потихоньку подсыхали на солнце. Местность была ещё местами скалистой, а местами проглядывала глинистая почва, на которой росли небольшие растения. Идти стало немного полегче, но путь был утомительным, мы делали несколько привалов, некоторые из нас просушивали свои промокшие спальные мешки, один раз перекусили, и снова вставали и двигались вперёд и вверх. Нестор шёл впереди, показывая путь, помогая кому-то на сложных участках. Он часто повторял нам одни и те же фразы о том, что лучше и проще ходить верхними путями, что подниматься легче, чем спускаться вниз, и о том, что не надо смотреть вниз или по сторонам, если идёшь наверх к своей поставленной цели. Он был единственный, кто знал куда идти, и казалось, каждый как-то по-своему относился к этому немного странному шальному молодому человеку двадцати пяти лет, ведшему за собой группу, состоящую в основном из людей гораздо постарше его, из которых большая часть была — мужчины ближе к сорока годам, и совсем малое количество женщин. Кто-то шёл и тихо ненавидел и проклинал поводыря, ввязавшего их в эту историю, кто-то относился к нему с доверием и уважением, кто-то с восхищением и благодарностью, кто-то шёпотом материл его и называл чуть ли не самозванцем.
  Скалы вовсе пропали, всюду была глинистая поверхность и росла мелкая зелёная травка, местами встречались дикие тюльпаны, местами лежали большие нерастаявшие участки белых снегов, прямо по которым, прокладывая путь дальше, мы шли вперёд. Затем мы ещё немного приложили усилий, чтобы подняться наверх, и очутились на красивом перевале, откуда можно было видеть с двух сторон удивительные виды дальних гор, которые мы покинули и к которым мы ещё не пришли. Вся прошлая жизнь словно забылась и осталась где-то там, внизу, а мы находились в каком-то другом удивительном прекрасном мире, где всюду была нетронутая природа, голубое небо, вершины снежных гор, чьи бока местами охватывали белые облака, всюду расстилались прекрасные дали, которыми любовались мы. Эта красота была бесценна и это было то, чего не увидишь внизу, и с каждым разом, с каждым новым открывающимся нам видом, мы понимали, что путь стоил того, чтобы оказаться здесь. Горы приоткрывали нам свои волшебные тайны, свою неповторимую магию и красоту, а в сердце ликовали восторг, радость, любовь и благодарность.
  Отдохнув, мы пошли дальше, после перевала путь стал вести слегка вниз, Нестор, шагая по белым снегам, пел какие-то незнакомые нам песни, а затем объяснил, что скоро мы спустимся к месту, где остановимся для ночлега до завтрашнего утра.
  И вот постепенно уже стало вечереть и солнышко начало закатываться за горы, мы расположились в одном очень уютном месте, напоминающем небольшую поляну, рядом тёк ручей, всюду была мелкая, как ровный зелёный коврик, травка, а в некоторых местах лежали огромные камни-валуны, неизвестно как в этих местах оказавшиеся. Подножие небольшой горы рядом с нами напоминало что-то вроде стены в пару метров шириной и высотой, и имело ровную каменистую поверхность, в отличие остальной здешней глинистой и ровной местности. Мы устроились у этой стены, развели костёр, поужинали, и ещё долго, пока совсем не стемнело, сидели так вокруг горящего костра. Насмотревшись и пережив страстей хождения по тонкой грани между жизнью и смертью, каждый сидел, смотрел в пылающий огонь и думал о чём-то своём... Затем Нестор предложил всем вокруг взяться за руки и попеть мантры, мы так и сделали, и было интересно наблюдать, как звучит замкнутый круг, созданный вокруг костра, как звук голосов соединяется в центре над ним и словно поднимается и уходит куда- то ввысь, навстречу переполненному звёздами небу.
  Несмотря на очень напряжённый и стрессовый день, мы на удивление практически не были усталыми, жуткие картины с трясущимися руками и ногами над пропастями и миг падения в несущейся речке с почти что уже стоящей рядом смертью, и какая-то тонкая, как паутинка, нить связи с этой жизнью ещё всплывали в сознании, но в свете и тепле костра уступили место покою и расслабленности, и мы потихоньку улеглись спать. Палатки мы с собой не взяли и легли прямо под открытым, невероятно звёздным небом. Господи, какое же оно было прекрасное! Оно было моим небом, его глазами, которые смотрели на меня. Миллиардами мерцающих звёзд. И Млечный путь расплёскивался светлой длинной полосой по всему небосводу. Такого я ещё не видела. Когда я лежала и смотрела на него, охватывало какое-то странное ощущение абсолютного одиночества в этом мире, в этом бескрайнем мире под названием Он. Всё вокруг стало им, и я оказалась в нём совсем одна. Было и дико страшно, и заворожительно ощущать эту силу, это осознание полного одиночества в нём. Вокруг стояла какая-то нереальная тишина и лишь неподалёку тихо журчал ручей. И я, глядя в это небо, то и дело сверкающее хвостами летящих метеоритов, подумала: «Господи, если я всё ещё каким-то чудом жива и нахожусь здесь, значит это зачем-то надо, значит может быть это нужно кому-то, а иначе зачем я на этой Земле?» С этими мыслями я уснула, и в ту ночь, уже под утро, мне приснился очень яркий и запоминающийся сон:

  Я стояла в каком-то большом помещении, чем-то напоминающем залы ожидания в аэропортах, с огромными прозрачными стенами и дверями из стекла по двум противоположным друг другу сторонам. Там были люди, и вдруг неожиданно с правой стороны коридора появился его старший брат, подошёл ко мне и произнёс такую фразу: «Он пришёл за тобой». После этих слов тут же передо мной появился и сам он. Во мне смешались чувства удивления и радости, что я вижу его и что он пришёл ко мне. Так мы стояли, не говоря друг другу ни слова, а просто смотрели друг на друга и улыбались, и что-то вроде как поздоровались и взялись за руки, и так дальше стояли лицом друг к другу. И это длилось, и было ощущение, что нам больше уже ничего и не надо. Потом, похоже мы вместе направились к выходу, чтобы дальше быть друг с другом, и тут вдруг очень резко и неожиданно для меня произошла смена обстановки. Я оказалась на какой-то большой широкой дороге, по которой огромными толпами шли люди. Я оглянулась вокруг по сторонам, а его нигде не было. Я стала бегать и искать его кругом. Но лишь большими, длинными толпами шли люди, и все — мимо какой-то нереально высокого роста женщины в белых одеждах с лицом знакомой мне с экранов актрисы, она была раза в два выше обычных людей, лицо её было с правильными чертами, спокойно, бесстрастно и очень строго, волосы были собраны сзади, а белые длинные одежды спадали вертикально вниз до земли. Своим образом она была не похожа на людей наших современных лет. Она стояла молча на месте, а мимо неё всё шли по пыльной дороге серыми толпами люди. Я металась туда-сюда среди толп народа, пытаясь найти его, оглядывалась вокруг, но нигде не видела. Не замечая людей, я думала лишь о нём и не могла понять, куда он исчез, все мысли стали им, а сердце охватила такая большая тревога, что я не выдержала и открыла глаза.
  Утро было настолько солнечным и ясным, небо пронзительно синим, трава — нереально зелёной! Многие уже проснулись и стали подниматься. Я тоже встала и пошла умыться к ручью. Рядом с ручьём находился чистый небольшой родник, дно его было песчаным, а в песке золотыми блёстками играла на солнце слюда. Смотря в воду, я думала о том сне, в котором мне он так неожиданно и впервые явился сегодня, только вот конец его казался каким-то странным и словно незавершённым. Затем я подошла к ручью, окунула руки в его прохладную воду, выпила его чистой воды и умыла лицо. Потом окунула руки в родник, попила воды и оттуда, поиграла с золотым песком, поглядела на солнце, и, забыв обо всём, радостно метнулась навстречу сегодняшнему дню.
  Мы позавтракали и быстро собрали вещи, Нестор объяснил, что сегодня нас ждёт восхождение к заданной цели. И не долго думая, мы снова двинулись в путь. Горы, по которым мы прокладывали наш путь, становились всё выше и выше. Природа заметно изменилась, здесь по обычным физическим законам и понятным причинам больше нельзя было встретить растения в виде кустарников, и уже не было никаких речек. Росла лишь невысокая зелёная трава и цветы. Словно лоскуты, лежали там и здесь участки белого снега, по которому мы прокладывали свой путь дальше.
  Нестор вёл нас постоянно верхними путями, на каждую гору мы тратили примерно по несколько часов. Он снова и снова объяснял, что ходить верхними путями намного быстрее и легче, что сверху видно всё и там больше ясности, а внизу, у подножия гор, путь гораздо сложней и там очень легко заблудиться, есть риск надолго застрять, а то и вовсе сбиться с пути. И я обнаружила на собственной практике, что это действительно так. Идти наверх, конечно, было занятием непростым, но путь был гораздо короче и легче, чем когда мы ходили по низинам, пробираясь среди камней, кочек и трясин, не зная куда дальше идти, теряя ориентацию и не имея общего обзора и возможности видеть сверху картину в целом. И это простое правило пришло к нам на собственной практике. «Чтобы дойти до цели, никогда не ходите нижними путями, - вновь повторял Нестор: - ходите по верху, выбирайте верхние пути. На сложных и рискованных участках никогда не оглядывайтесь назад и тем более не смотрите вниз». И он был тысячу раз прав. Его многолетний опыт хождения по горам, ценные знания, зоркость орла и проницательность, мудрость и утончённые качества порой удивляли и раскрывали в нём совсем другую натуру, скрываемую за маской кажущейся внешней топорной грубости, простоты и какой-то чисто мужской, бесшабашной небрежности. Благодаря этому, на вид обычному и простому молодому человеку, нам раскрывались такие вещи, которые порой не найдёшь в умных книгах, он делился с нами ценным опытом, пройденным собственными ногами, а так же, взяв нас в этот путь, дарил нам возможность пройти и пережить всё это самим. И я действительно открывала для себя то многое, что оседало мне в сердце неизменными формулами, применимыми на практике не только в горах, но и в жизни в целом. Да, в жизни каждого человека есть свои заветные вершины, и у каждого свой путь к ним, но формулы и правила «восхождения к цели» и выживания остаются не только неизменными, но и применимыми в любых других областях этой игры под названием Жизнь.
  И так шли мы вверх, словно теряя земное притяжение, иногда касаясь небольших облаков и проходя сквозь них. Подниматься было не так тяжело, на пути к той горе, на которую мы должны были подняться, сперва не было каких-то очень сложных препятствий, хотя некоторые места мы всё же проходили с трудом. Была только одна задача — постоянно идти наверх, туда, где вдали сверху виднелись её снега. Это даже не было похоже на гору, это было похоже на горный хребет, где несколько гор словно сливались вместе в одну большую и достаточно длинную стену. Впрочем, описать масштабность достаточно сложно, мы были лишь мелкими точками на поверхности огромных горных склонов, высотой выше двух тысяч метров. В таких местах кислорода становится меньше, и ощущение реальности иногда немного уходит из-под ног. Впрочем, я на себе дискомфорта вовсе не ощущала, может по причине от природы медленного дыхания, у меня не закладывало в ушах, и не было головокружения, как у многих других участников нашего похода. Первое, что мне стало явно бросаться в глаза — это то, что было прямо под ногами. Растения значительно сменились на какие-то особые, каких мы ни разу не видели внизу. А именно, росли просто удивительной красоты и редкости цветы. Это были какие-то дикие колокольчики, необычные тюльпаны, и ещё какие-то другие прекрасные, незнакомые мне цветы. Все они были невысокого роста, мелкая зелёная травка стелилась под ногами ковром, цветы, каких я вовсе не видела и чьих названий я и вовсе не знаю, впечатляли и не переставали удивлять. Девственная, чистая, нетронутая природа тут была совсем другой, какой-то особой, словно в раю. Зрелища прямо перед ногами и виды вдаль открывались просто невообразимые, и у меня то и дело от восторга и радости увиденной красоты текли слёзы. Хотелось целовать эту землю, усыпанную удивительными цветами, и каждый шаг ступать было невыразимо сложно и тяжело, потому что не хотелось тревожить эту красоту под ногами и наступать на неё. Именно в этот момент я пожалела, что я человек и не умею летать. Я не хотела наступать на цветы!!! Боялась их ломать. Я не могла делать этого. Каждый шаг казался преступлением. Райская природа никак не сочеталась с нашими резиновыми кроссовками и грубыми небрежными шагами по этой земле. Ах, нога! Что? Я совсем забыла о ней. Хотя да, она болела, но все эти события и вещи за эти прожитые дни настолько перекрыли эту мелочь, что она казалась просто жалкой и ничтожной по сравнению с тем, что происходит с нами и вокруг сейчас.
  Пришлось на время остановиться. У одной женщины сильно закружилась и болела голова от резкого подъёма, перепада давлений и нехватки кислорода. Она плакала и тряслась. Нестор давал ей что-то попить и оказывал помощь. Пришлось делать паузы при подъёме. Но боже, какая красота царила кругом! Когда мы на время останавливались, чтобы перевести дух и оглядывались по сторонам, мы видели, как наши усилия оплачиваются потрясающими видами. Я готова была кланяться земле и цветам, каждому цветочку в отдельности, каждой травинке, что выросли тут, и скажу откровенную правду, я поняла, что переживаю земной рай, и такую красоту я ещё нигде и никогда в своей жизни не видела! Ах, что там, в ущелье, откуда мы пришли? Да это был просто смех! Мой девичий, звонкий, весенний смех! Ах, что города?.. Да это лишь боль и грязь, лишь мелкая копоть на теле этой прекрасной, бескрайней Земли! И только милый взгляд тянул меня дальше, вверх, и был со мной повсюду! Взгляд моего неба... Всё остальное забылось, как старый, ненужный сон. Развеялось пеплом, подхваченным вольными ветрами, да улеглось в пыль дорог, в смену тысячелетий. Так рассказывали мне горы, которые стояли здесь веками и слагали гимн небу, которое сияло им миллиардами звёзд по ночам. Когда-нибудь, не станет и этих гор, но нас с тобой уже не будет на этой планете. А потому надо ценить каждый день, каждый миг пребывания здесь и радоваться ему. Беречь друг друга, и эти хрупкие цветы, что вырастают каждый год может лишь для того, чтобы однажды кто-то поднялся над облаками, увидел их и оставил это навсегда в своём сердце. Ведь если мы всё ещё живы, всё ещё здесь, значит — это кому-нибудь нужно.

  Я говорила спасибо каждому цветку Его мира, встретившемуся мне на Пути. К Нему. И ах что Вы, ведь рассказ был всего лишь про ступеньки, и кто знал, сама я не знала, что зайду так далеко (и да простит меня мой прекрасный читатель, но когда я пишу, я и сама не знаю, где, когда, и как закончится мой рассказ). Но, как говорится, пути Господни неисповедимы, и кто мог предугадать, что там, после последней ступеньки того пыльного, душащего меня города, я вдруг случайно увижу его. Никто не знал. Ни он. Ни я. «Просто, сошлось так», - сказал вдруг с улыбкой Нестор, я немного опешила от озвучивания моих мыслей вслух, а он, сняв обувь, дальше пошёл вверх босиком мимо цветов к тем местам, где начинали белеть снега и на тёмно-синем фоне неба блистали белые пики вершин. Да, снова было кому-то плохо, кто-то чуть не терял сознание, но меня почему-то эта самая «горная лихорадка» никак не брала, и я с какой-то странной лёгкостью стрекозы, на подъёме, чуть ли не бежала наверх.

  Мы ступили на снег. По нему было идти сложней. Местами были и бесснежные участки, но с насыпью, и по снегу оказалось идти хоть скользко, а где-то и проваливались ноги, но проще, чем лезть по небольшим начавшимся на этом участке скалистым местам или мелкой каменистой насыпи. Местами ещё были проталины, на которых росли дикие, невысокие, с заострёнными кончиками лепестков, ярко-красные тюльпаны. И вот дальше начался постоянный подъём по снегам... Скрип сверкающего снега под ногами, отдающий звоном в ушах, тишина и лишь гул ветра, стоны и одышка внизу медленно поднимающейся за тобой растянувшейся вереницы изнемождённых людей... Тут подъём сделался снова почти вертикальным, я до сих пор не понимаю, как все мы там шли без какой-то страховки и всяких дополнительных вспомогательных снаряжений. Я не знала, куда ставить руки и ноги, и цеплялась в заледеневший снег, который то и дело крошился и падал вниз. Иногда я находила следы Нестора и ставила ноги в эти лунки, чтобы как-то зацепиться и карабкаться дальше наверх. Было скользко, лёд и снег крошились, снизу слышались напуганные ахи и вздохи людей. В какой-то момент мне показалось, что дальше я просто так не могу, что я уже на пределе всех своих возможностей и одно маленькое неосторожное движение, и я сорвусь вниз. Взгляд как-то стал опускаться, чтобы найти какие-то новые ходы для равновесия. Тут я услышала крик Нестора: «Не смотри вниз!». Я взглянула наверх, он сидел почти совсем рядом наверху и пытался протянуть мне руку. Я сделала ещё несколько усилий, ещё пару шагов, просто не глядя вниз, а в небо прямо над краем белого склона вершины, куда я поднималась, ставя ноги и руки просто по внутренним ощущениям, ещё миг — и Нестор подал мне руку, ещё один шаг, рывок, и....!!!
  ..Я оказалась на вершине, обомлев от головокружительного, переворачивающего моё сознание вида прямо впереди меня. Я стояла, словно онемев, и смотрела вокруг, и от того, что я видела, у меня пропали все слова. Впереди — не оказалось ничего! Лишь только далёкая, сводящая с ума, невообразимая даль, в которой чуть ниже уровня моих глаз сверкали и исчезали в туманной дымке белые пики бесчисленного множества далёких горных вершин. Нестор зачем-то встал передо мной на колени и поклонился. Затем он помог мне снять тяжёлый рюкзак с плеч и поспешил на помощь другим людям, которые остались внизу. Я стояла одна на вершине снежной горы, и впереди меня, куда ни глянь, была только святая, сумасшедшая даль, сотканная из узоров далёких, белых, сияющих, величественных горных вершин, охваченных местами с боков белыми лёгкими облаками. Картина была не то, чтобы удивительна, она была неожиданна и словно за гранью реальности. Я никак не ожидала, что, сделав ещё один шаг по тому опасному белому льду, увижу перед собой открытое пространство с такой же далью, как за моей спиной. Даль была со всех сторон, куда ни оглянись. Она была вокруг. И впереди меня, и над головой, было только одно сплошное синее небо... А вершины гор остались где-то там вдалеке и чуть ниже. И это было так неописуемо красиво, что я заплакала... Сама горная вершина, на которой я стояла, была похожа на плато, шириной метров в восемь и напоминала ровную горизонтальную площадку, а длиной она уходила достаточно далеко, а затем немного вниз по обе стороны моего местонахождения. Под ногами был только белый, чистый снег. А над головой и вокруг— моё небо, на котором очень ярко светило солнце. Ну, здравствуй, если так!..
  Тут послышались голоса снизу. Потихоньку стали подбираться к этой вершине и другие люди. Первым залез какой-то мужчина, потом второй, и с ошалелым видом, едва переводя дыхание, они тоже застыли, будто загипнотизированные здешней неземной красотой, словно и забыв о тех ужасах и тяжбах подъёма, которые испытывали только пару секунд назад.
  Снизу слышался плач какой-то женщины, я слышала голос Нестора, который помогал ей подниматься вверх. Он говорил, что осталось ещё немного, и часто повторял фразу «Не смотри вниз!». Внизу была какая-то возня на грани паники, но всё же, каким-то чудным образом, очень постепенно, каждый всё-таки оказывался здесь, наверху, и обомлевал от того, что видел. Паника на лице в секунды сменялась какой-то другой, очень сложно описуемой гримасой. Измученный Нестор то и дело вновь спускался к тем, кто ещё не поднялся и всеми силами пытался их как-то подбодрить и помочь им взобраться наверх. Ещё слышались стоны... Но деваться было некуда. Вся магия и колдовство, шаманство, учения высших учителей, философия и размышления на темы практик медитации, жизни после смерти, оккультных наук и прочей мишуры разговоров за посиделками возле уютного греющего костра улетучились как сон при переживании экстремальной рискованной ситуации, где ты находишься на грани выживания между жизнью и смертью. Здесь включаются какие-то совершенно иные механизмы, законы и понятия, и ты переживаешь такой колоссальный опыт напрямую, который не идёт ни в какие сравнения с обёртками красивых, но таких пустых слов, мыслей и витающих далеко от реальной жизни размышлений. Да, это может и красиво, но пусто, пока ты это не пережил сам. И вот, наконец, все поднялись наверх. Слов и правда больше не было. Не было и мыслей. Была только волшебная, неописуемая красота вокруг и внутри, ради которой стоило сюда подняться. Как плата за пережитое, наполненная величием мудрого спокойствия, торжественностью и сиянием своей девственной природы, эта красота стала поистине великим даром и откровением для моего открытого сердца.
  Как жаль, что этого всего не видело моё небо, ради которого я отправилась в этот путь и стою сейчас здесь. Но разве небу нужно оно само? Что хотело оно? Если всё нежданно-негаданно сложилось так и я очутилась прямо в нём, среди его великих откровений и тайн. Только вот, не хватало крыльев, чтобы не сломать его цветы и взлететь навстречу его солнцу. Но на этой планете мне их, увы, не выдали... Зато мне выдали ноги и я узнала, что значит горный путь к его недоступным сверкающим вершинам, что значит подъём, что значат миллионы пыльных дорог, ведущих к Нему, что значат эти вечные скитания странницы по лабиринтам... Его сердца.
  «Жень?» - послышалось у меня за спиной. Я обернулась, передо мной стоял бородатый мужчина лет сорока по имени Андрей, с которым мы подружились в этом походе. «Пойдём? - спросил меня он: - пройдёмся?..» Я кивнула головой и пошла с ним. Мы шли по белому сверкающему снегу вдоль платообразного неширокого гребня горы, затем остановились на совсем узком перешейке, где снег на обеих склонах уже растаял, и лишь лежал ещё небольшим пластом у нас под ногами. И о чудо, здесь, на растаявших склонах вся земля была просто усыпана удивительно красивыми тюльпанами. А дальше, ниже них виднелись труднодоступные скалы, по которым бы мы сюда никогда не поднялись. На одной стороне склона, откуда мы поднялись, росли исключительно красные тюльпаны. А на другой, противоположной стороне, вся земля была усыпана только жёлтыми тюльпанами. Зрелище было удивительным. Да здесь просто не было обычных мест! Здесь всюду был какой-то неописуемый земной рай! Мы немного спустились с гребня на бесснежный участок склона и пошли по земле, на которой растут ярко-красные тюльпаны. Я с большим трудом делала шаги, то и дело приходилось внимательно смотреть под ноги, чтобы не наступить ни на один из цветов. «Стой, Андрей! Не могу! Не могу идти дальше! Не могу идти по цветам!», - сказала я, он понял и остановился. Похоже, он тоже выбирал каждый поставленный ногою шаг, чтоб ни на что не наступить.
  Мы в восхищении остановились и смотрели на всё вокруг. Андрей молча повёл рукой, делая жест, словно указывая на величие этой красоты, ради которой он меня сюда позвал. Я, понимая, молча кивнула. Это было поистине прекрасно. Тюльпаны под ногами, стелящиеся красным ковром по склонам гор, невообразимая даль пространства вокруг, рисующая в своей туманной дымке по всем сторонам света от нас волшебные белые вершины, облака там, где-то внизу, небо, солнце!!! Воздух звенел тишиной, первозданной красотой и девственной чистотой этой природы. Мы стояли на вершине мира, и где-то там, внизу, под облаками, уплывала из-под ног Земля, и ощущение космичности было настолько ярко ощутимо, чувство, что вот ты стоишь на этой планете, на которую тебя занесло сюда какими-то ветрами, какими-то волшебными и сокровенными тропами твоего сердца, которое сделало этот особый, единственный из всех других возможных вариантов выбор, а она, эта планета, на самом деле такая маленькая и хрупкая, и что уж говорить о городах, которые остались со своей суетой и проблемами где-то позади, далеко, и растворившись в далёкой дымке, исчезли в полузабытых снах какого-то туманного, словно уже не существующего прошлого. Но ноги твои стоят здесь, на этой Земле, и ты чётко и осознанно чувствуешь каждый твой шаг, и лишь ветры со всех сторон свищут и треплют распустившиеся волосы вечной странницы. Ветры твоего дыхания... Вдох, выдох... И центр твой — внутри тебя. Ты и есть центр всего этого мироздания. И то, к чему ты движешься, что происходит вокруг, это твоя воля и твой собственный выбор. Это одновременно и плод твоего сознания, твоё творение, и твой Бог, твоя вторая неразрывно связанная и взаимодействующая с тобой половина, это вечная тайна всех тайн, и на то она тайна и есть, чтобы оставаться нераскрытой. Скитальцы всех поколений пили кровь её рек, и ведали соль её земли, склоняясь в молитвах перед красотой этой Святой Любви.
  Так, в тишине и гуле ветра стояли мы ещё наверное несколько минут, глядя на всё это и не говоря друг другу ни слова. И вдруг Андрей сказал: «Можно, я задам тебе один вопрос? - и затем продолжил: - А может человек пройти путь всей своей эволюции, которую проходят за миллионы лет и множества жизней и перерождений, всего за одну жизнь?» - «Да. Порой и одного дня, и одного мига для этого достаточно», - уверенно ответила ему я, ведя рукой перед нами, указывая на то, что происходит сейчас вокруг и внутри нас.
  Мы поблагодарили друг друга. Он меня — за ответ, я — за эту красоту, подаренную мне. И направились назад, в сторону нашей группы. Снова идя по сверкающему белому хребту, как по тропе над вершинами и облаками, над всей этой удивительной Землёй, на которой мы родились.
  Мы вновь услышали голоса. Нестор вытащил из рюкзака небольшой котелок, наполнил его снегом, каким-то странным образом умудрился развести прямо на снегу небольшой костёр, растопил в котелке снег, и из этого талого снега мы выпили чай из каких-то зелий и трав. Это было удивительно, сидеть небольшой группой людей на снежной вершине над всеми облаками и смотреть вокруг в дальние дали, пить чай из снега, радоваться сегодняшнему потрясающему дню, текущему моменту и любить! Любить весь этот мир. Каждый цветок, каждую травинку, каждого человека, зная, что весь этот мир — один бескрайний он! Но пора, пора в дорогу. В дорогу к нему. И как ни горестно спускаться с небес на землю, я буду счастлива спускаться вниз, потому что там, где-то там, внизу, далеко... Остался... он!

  «Ну что ж, пора! - с немного грустной, лёгкой тревогой сказал Нестор: - пора спускаться!» Спускаться отсюда, из этого рая, и правда, не очень хотелось, кто-то даже предложил заночевать прямо здесь, но на высоте под три тысячи метров ночь здесь была бы настоящим испытанием, и при минусовой температуре мы бы вряд ли выдержали ночлег здесь, на вершине, прямо на снегу.
  Мы собрались и двинулись в путь. Как же не хотелось покидать это волшебное место... Но с любых вершин рано или поздно приходится спускаться, и значит, это тоже, для чего-то нужно. В сердце была лёгкая грусть. Какая-то светлая печаль закралась в душу. Но мы не пошли обратным путём, по тому сумасшедшему маршруту мы и не спустились бы, мы пошли дальше, и начали спуск по противоположному склону. Повсюду, по всей верхней части этого склона, росли исключительно жёлтые дикие тюльпаны, как яркие огни, они были повсюду и расстилались жёлтым ковром, по которому так же сложно было ступать, чтобы не нарушить этой священной красоты. Прощай, моё небо, я ухожу к тебе. Я всегда иду к тебе, и если ухожу от тебя, то знай, мы расстаёмся лишь для того, чтобы встретиться вновь и снова сказать друг другу: «Здравствуй!»
  Мы шли всё ниже, и ниже… Тюльпаны кончились, и по ногам стали бить какие-то высокие, совсем другие растения, природа вновь изменилась, воздух стал другим. Спуск был нелёгким как в моральном, так и в физическом плане. Ныла нога, часто катились мелкие камни, мы порой то и дело словно скользили по покатой насыпи, шли очень долго и мучительно, до самого позднего вечера, пока солнце совсем не зашло и не начало темнеть. Нестор торопил нас и хотел успеть дотемна выйти к какой-то реке. Прежние красоты исчезли, белых вершин не стало видно, горы приняли иной лик и характер, пути стали сложней и извилистей, вновь появилось много скал, камней, кочек, кустов, стало гораздо больше растительности. Ноги из-за спуска были в постоянном напряжении и я снова почувствовала, что спускаться во многих планах действительно сложней. К тому же, постоянно приходилось смотреть вниз, и постоянно возникало ощущение, что ты вот-вот покатишься или куда-то упадёшь.
  Наконец, мы услышали шум реки, уже наступали сумерки, и мы вышли с гор на какую-то зелёную поляну, лежащую вдоль неё. Здесь мы и остановились на ночлег. «Нестор, нога болит», - тихо сказала я. Он посоветовал какие-то примочки и держаться, сказал, что завтра мы должны добраться до нашего Ущелья. Мы развели огонь. Все сидели молча, каждый думал о чём-то своём, но сегодняшний прекрасный день перевернул жизнь многих, открыв для нас что-то особое и незабываемое. О книгах и прочих учениях в этот вечер, как и в предыдущие, никто не говорил а так же не философствовал, и мы, легко поужинав, уснули под шум реки. Во мне словно не было больше ничего. Всё осталось где-то глубоко-глубоко... На самом дне сердца, и мне не хотелось это вытаскивать на поверхность. Я ушла куда-то внутрь себя. В свои тайные, самые сокровенные уголки моего внутреннего мира. Всё вокруг и я стало абсолютной пустотой, тишиной, и лишь дыхание — вдох и выдох, ещё были здесь.
  Жизнь продолжалась. Настало утро. Встали. Поели. Пошли! Это уже словно превратилось в механическое действие, и где-то даже словно переросло в привычку. Дорога была сперва не такой сложной, сперва мы шли вдоль реки, потом снова лезли по каким-то труднодоступным местам, чтобы выйти в нужное нам направление, и так до полдня, затем нашли какую-то зелёную лужайку и решили там сделать привал и пообедать. Продуктов питания уже почти не осталось, сделали какую-то кашу из последней крупы, которую едва разделили мелкими порциями между собой. Ещё спасал ревень, который то и дело рос по склонам, мы его собирали и ели его стебли во время отдыха, он был очень кислым, но сочным и вполне съедобным. Настроение было у всех бодрое, люди много общались между собой, Нестор рассказывал что-то интересное, пел песни, делился своими впечатлениями, заметками, мыслями. Он снова говорил, что мечтает жить в горах и не представляет своей жизни без них, рассказывал о радостях и сложностях своих восхождений, о разных пройденных походах не только в горы, но и в далёкие города, о том, что у каждого мужчины в этом мире существует своя женщина, а у каждой женщины — свой мужчина, объяснял, как ходить по горам, как многому этот путь учит, и делился разными другими вещами со всеми людьми, ко всем он был предельно открыт. Грубый, веселый, бесшабашный, простой, и в то же время не по возрасту очень знающий, опытный и утончённый, проницательный, он вызывал доверие, порой восхищение и уважение у многих. Иногда казалось, что он хитёр, как лис, мудр как старый отшельник и коварен, как змей, но одновременно настолько добр, благороден, щедр и способен на самоотдачу, абсолютно чист и открыт, беззащитен как ребёнок, который не способен нанести кому-то хоть какой-то малейший вред. Волей или неволей, он стал живым олицетворением нашего похода, отважным вожаком, открывшим нам этот доселе незнакомый путь, показавшим нам красоту недоступных гор, удивительным человеком, достойным особого внимания, благодарности и уважения. И разве хоть кто-то мог себе вообразить, представить, что это будет за поход и что нам придётся пережить и увидеть за эти несколько дней?!
  Так мы просидели там около часа, отдыхая и не особо торопясь в дорогу. Затем он неожиданно подошёл ко мне и предложил одну вещь. «А давай попробуем дышать одним воздухом, так называемую «практику единого дыхания? - вдруг зачем-то спросил меня он: - Ну вот смотри, я объясню: когда я выдыхаю, ты вдыхаешь, и наоборот, когда ты выдыхаешь, этот воздух вдыхаю я. Попробуем?» Я конечно немного удивилась его вопросу, но в тот миг я вообще ни о чём не думала, я была просто чистый лист бумаги, абсолютно открытая этому миру и всему, что в нём происходит. И сказала ему: «Давай!» Он сел рядом возле меня и приблизил своё лицо максимально ко мне, чтобы я могла чувствовать его дыхание. - Ну что, начнём? - Ага! С улыбкой ответила я. И мы стали пытаться ловить дыхание друг друга. Когда я выдыхала, он старался вдохнуть мой выдох, и наоборот. У нас были разные ритмы, между которыми мы в процессе пытались вывести какой-то общий. У него дыхание было сильное и быстрое, пышущее жаром и каким-то напором и проникновенностью, а у меня — лёгкое, медленное, едва уловимое, прохладное, отстранённое. В это время, когда мы пытались попасть в один единый ритм, мне почему-то стало безумно смешно и я начала смеяться. У него был он слишком быстрый, у меня — слишком медленный. (Но я не знала, что у всех людей такой быстрый ритм дыхания, мне казалось, это зачем-то он торопит меня. Хотя мне вспоминалось, что когда я ещё ребёнком лежала рядом с мамой и слышала, как она дышит, я не могла понять, почему её дыхание такое быстрое по сравнению с моим. Ну а потом оказалось, что так дышат все, а не только она, что это такая норма у людей вокруг, а вот у меня оно по каким-то неясным причинам раза в четыре помедленней). Но об этом когда мы дышали с Нестором я не думала, меня просто пробило на смех и моё дыхание шло к нему через смех. А вот ему тогда до смеха вроде как и вовсе не было, хотя он тоже стал улыбаться со временем. Он с трудом попадал в мой ритм, так же как и я в его, да и дыхание моё было вовсе не о нём и не с ним, а потому настроиться на волну друг друга было непросто. Так мы сидели пару минут и дышали друг в друга, и затем разошлись кто-куда. Чуть позже, вновь подойдя, он спросил: «А почему ты тогда смеялась?» Я ему честно ответила, что не знаю, что мне просто стало смешно, и всё. Сейчас мне сложно вспомнить, проводил ли он подобную практику с другими участниками нашего похода, да и вообще, если честно, я вспомнила об этом только сейчас, при написании этого рассказа. Тогда, во время того похода, проводилось много разных ритуалов, обрядов, практик, магических действий и всего другого подобного прочего, порой неясного моему юному незахламлённому ничем уму. И я просто принимала всё так, как есть.
  Спустившись чуть ниже, мы вышли в красивую долину, там стояло две юрты и жили люди. Это была семья пастухов. Они пасли стада овец и у них было несколько лошадей. Они рассказывали, что зимой спускаются вниз, в посёлок, а в летнее время живут здесь. Нас угощали вкусными самодельными лепёшками и кумысом. И там снова говорили о каких-то обрядах и обычаях, Нестора попросили сесть на коня и потягаться с главой семьи, который тоже взобрался на коня. Они схватили друг друга за руки и пытались сбросить друг друга на землю. Затем Нестор, из уважения подыграв и поддавшись старшему, слетел с коня и упал на землю. Ах что ж, нам пора было двигаться дальше. Все поблагодарили друг друга, пожелали самого лучшего, и мы пошли...
  Вниз, вниз, вниз! Весь оставшийся день до вечера — вниз. По кочкам, камням, насыпи, скалам, через речки, нога болит, не могу больше, устала, рюкзак тяжёлый, спускаться трудно, муторно, через слёзы, но надо. Надо идти дальше! Да, сложное это дело — спуск, что даже и не хочется писать и особо вспоминать об этом. И всё время — вот так, пока не показалась старая знакомая тропа. Та самая, что ведёт вдоль Зелёной реки и по которой мы пришли в первые дни похода к Ущелью. В тот момент она показалась пухом под ногами.
   Уже вечерело и солнце садилось за горы, и мы достаточно быстро добрались по ней до нашей точки, где осталась другая часть ждущих нас людей. Нас встретили радостно и угостили вкусным ужином.

  Уму непостижимо, мы снова были здесь, в Ущелье, и родной шум нашей реки пел волшебную песню сердцу, которое столько всего изведало за такой короткий срок, показавшийся чуть ли не целой прожитой жизнью. И моё небо, такое далёкое и близкое, такое пронзительно ясное и загадочно-непостижимое, таинственное, звёздное, днём нежно-голубое и кроткое, а ночью чёрное, обволакивающее и откровенно страстное, то умиротворяющее своим солнечным согревающим сиянием, то порой пугающее своей глубокой, нескончаемой бездной, моё небо — оно всегда было, есть и будет со мной. В моём сердце. «Ах, вот оно какое...», - думала я, вдруг полностью очутившись в нём, и засыпая с этими мыслями. И если оно вдруг однажды станет серым и безмолвным, я разгляжу в нём миллионы всех возможных оттенков, которые только есть в этом бескрайнем огромном мире. И среди их бесконечного множества — моего одного, единственного.
  У нас оставалась ещё всего пара дней до нашего отъезда домой. Следующий день мы провели в отдыхе, уйдя в себя и переваривая пережитое в походе. Нужна была какая-то небольшая пауза и некое переосмысление, и в конце-концов, обычный физический отдых! Хотя мы настолько привыкли быть в постоянном движении, что сидеть на одном месте было теперь как-то очень непривычно. Усталости словно и не было, напротив, был какой-то небывалый заряд сил и энергии.
  Тут вдруг Нестор выкинул, что завтра собирается на озеро, которое лежит чуть дальше и выше отсюда, если идти вдоль по реке вперёд, куда мы ещё не ходили. С ним собирались ещё несколько людей. «Пойдёшь завтра с нами?» - спросил он меня. Я пожала плечами: - «Не знаю, наверное нет, нога меня беспокоит и стала лишь хуже, больно ходить. Куда уж мне ещё дальше?», - что-то вроде того ответила я. «Пойдём, ты же ходишь нормально, нога со временем восстановится, всё заживёт, пойдём, туда тебе надо бы сходить, но я не заставляю, смотри сама!», - сказал Нестор. - «Да у меня кроссовки уже почти разваливаются. Не знаю, доберусь ли в них вообще до дома? Пойти хочется, да и непривычно как-то сидеть тут. Но как с такой ногой?» «Пойдём, ты справишься! Надо сходить на озеро. Неизвестно, когда мы ещё будем здесь и будем ли вообще. Ну что, пойдёшь?» - спросил ещё раз Нестор. «Пойду!» - ответила я.
  И так мы стали собираться в завтрашний небольшой поход на озеро. Во время предыдущего похода обувь у многих людей буквально поразваливалась, никто не знал, что мы отправимся в такие места, где нужна противоударная защитная спецобувь, некоторые уже готовились добираться домой босиком, а Нестор, у которого тоже обувь порвалась и отвалилась передняя часть подошвы, смастерил из пластмассовых бутылок для воды какие-то тапочки, примяв бутылки к земле и прошив их по бокам верёвкой. Встав на них и обвязав верёвки вокруг ног, он получил очень странную и смешную обувь, чем он позабавил людей, и я тоже посмеялась над их видом, но они позже действительно пригодились ему и даже прослужили ещё полпути.
  День был сумбурный, людей стало как-то значительно больше, все говорили, часто хохотали, постоянно жгли костры и что-то готовили, и ещё стало как-то душно, наверное, это просто май близился к своему концу и постепенно становилось всё жарче, солнышко всё больше прогревало своими лучами землю. ..«Вот подонок, а! А ведь он женат и у него двое сыновей, а он возьми да и потащись в горы с этой Наташкой, а влюблён он оказывается вообще в тебя, погляди, как вьётся вокруг!» - вдруг услышала я чей-то грубый недовольный женский голос за спиной. Я обернулась, возле меня стояла какая-то пожилая незнакомая мне женщина. И с укором тыкала пальцем на Нестора. Я в недоумении поглядела на неё. Я не понимала, о чём она. Она не ходила с нами в поход и сидела все эти дни тут, в ущелье. Кто она, мне тоже было неизвестно, да и некогда было думать об этом, как и о том, что она вообще несёт. Она только помотала головой и, не дождавшись от меня никакого ответа, ворча, пошла куда-то дальше.
  И снова был вечер, рассказы о походе, костры, песнопения, пляски, заговоры и колдовство магов, чтения каких-то книг, листались «Листы сада Мории», воздух пах цветами, лились волшебные слова, ткался текст, смешиваясь с общим гулом и исчезая в говоре реки…
  Шёпот шаманов, мантры йогов, заговоры колдунов, ропот отшельников, сливающихся с бездной прохладной ночи, и небо, звёздное небо, медленно уводящее и окунающее меня в сны, всё ты! Далёкое моё и близкое, мы с тобой одно и то же, одно, разлитое по двум чашам наших бездонных сердец. И горько оно и сладко, и каждый пусть пьёт чашу другого, и знает его и видит, и хранит драгоценным сокровищем в сердце своём. Искать и находить сквозь пыль столетий тебя — так вьётся нить пути. Всех звёзд не счесть, всех троп не перечислить, где вновь о двух одно и оба об одном. Развеят ветры пепел снов столетий. И снова ничего - одни лишь мы. Как вдох и выдох одного дыхания, дающие друг другу смысл и жизнь. Так видела я сон твой, что под утро пришёл ко мне нечаянной волной.
  Проснувшись, мы поели. Сложили свои рюкзаки и отправились в дорогу. Всё было ясно и просто как дважды два. Мы прошли водопады и пошли дальше вдоль реки по тропке, вполне себе лёгкой и медленно и очень постепенно поднимающейся вверх. Нам несколько раз пришлось перебираться через бурную реку. Вот уж не думала, что это придётся когда-то делать! Она оказалась вполне себе широкой и местами глубокой! И самое главное — бурной, с сильным течением. Но как-то мы всё же перебирались. Иногда казалось, что это любимое занятие вожака — мочить в речках ноги. Было и смешно, и не совсем уютно брести потом по пояс мокрыми, но одежда быстро высыхала на солнце. Ах, обувь! Кто-то совсем уж истоптал её и местами шёл босиком, кто-то привязывал к ногам самодельные, подобные тем, что сделал Нестор, тапочки. И я шла босиком. Обувь совсем измокла да и нога болела, но всё же как-то шлось. Босиком. По этой земле. Неизведанными тропами. Долго шли мы так. То садились, отдыхали, то брали мёд на какой-то встречной пасеке и пили с ним чай. Где-то надо было лезть по скалам и снова одевать те лоскуты, что остались от обуви, воздух пах горными травами. К вечеру мы остановились на поляне возле реки. До озёр мы так и не добрались за одни день, слишком уж они были далеко.
  Я не задавала никаких вопросов. Может, в силу воспитания, я научилась не полагаться на поддержку со стороны внешнего мира и не ждать от него каких-то ответов, не решать задачи, чтобы пытаться изменить окружающий меня мир, ум ребёнка не вмешивался и не старался влиять на происходящие события, подобно воде, или чистому листу, он просто обтекал или вбирал в себя то, что есть, без каких-либо описаний наблюдая и принимая этот мир таким, каким он является в данный момент. Он не спрашивал. Он слушал, изучал этот неизведанный ему мир. Пришло — ушло. Пережил. Узнал. И так дальше. «Почему?» практически не было, как не было и описаний. Было просто переживание напрямую.
  Стало темнеть, и не только потому, что садилось солнце — серые тучи стали покрывать небо. Они становились всё гуще, стало душно, воздух пах надвигающимся дождём, цветами и дикими травами. Уже стало почти темно, и тут полил дождь, затем началась гроза и пошёл такой сильный ливень, что нам пришлось прятать спальники, разложенные на поляне, под огромный многометровый пластиковый лист. Все мы оказались под плёнкой и так легли спать. Прямо над нами сверкали молнии и постоянно грохотал гром, и глядя сквозь прозрачную плёнку прямо над нашими лицами мы видели, как ручьями бежит дождевая вода. Возле меня слышались голоса Наталии и Нестора, кто-то смеялся рядом, кто-то был сильно испуган и пребывал в ужасе от грозы, и длилась она ещё очень долго, а ливень униматься вовсе не собирался, но в силу того, что все были уставшими от дневного похода, постепенно утихли и на «будь что будет» провалились в сон.
  Проснулась я только под утро, когда начало светать и вода надо мной стекала и капельками капала по запотевшему, покрытому со всех уже сторон пакету, я шевельнулась, но не смогла повернуться на бок, где-то зажало левую руку и я не могла её вытащить, почувствовав чьё-то дыхание в ней, наощупь мне показалось, что у меня в ладони чьё-то лицо. Я повернула голову влево и увидела в своей руке лицо спавшего Нестора. Очень осторожно, чтобы не разбудить, я вытащила из-под его лица свою ладонь, и, кое-как выбравшись из своего спальника и мокрого пакета, встала и оглянулась вокруг. Солнце только встало, обливая лучами землю, всё кругом было мокрым, а воздух настолько свеж, травы настолько чисты, что жизнь казалась просто удивительной и прекрасной. В воздухе было полное затишье и ни единого ветерка. Рядом текла река, те кто проснулись, пошли умыться и обсохнуть после ливня, от которого нас не смогло полностью уберечь укрытие, и все смотрели друг другу в глаза, улыбались, и были рады, что оказались целы и невредимы, потому что гроза была и правда сильная, и как в нас не попала молния, которая то и дело с оглушающим грохотом сверкала прямо над нами, осталось загадкой. Да, май… Часто бывают грозы, сели… В такое время ходить в горы и правда опасно. А мы, бесшабашные и бесстрашные, шутили — шутили с огнём! Кто-то возможно осознанно, кто-то нет... Так просто — жизнь, брошенная на авось. Дитя… Принесённое небрежным, безразличным ветром матери. Риск без всякой оглядки на то, что может случиться.

  Ни еды, лишь мокрые, слипшиеся сухари. Ягоды с кустов… И тропы, тропы... Зовущие в небеса... Так шли мы ещё полдня этими похоже забытыми самим богом тропами, где не ступало ни единой души... Босые дервиши с одряхлевшими одеждами и мокрыми клажами за спиной, с развалившейся обувью в руках, покоцанные, лохматые, испачканные и истерзанные ветрами, и смешно было до ужаса и хотелось плакать, и много было ещё смешанных, непонятных чувств, кого-то местами накрывала истерика, и казалось иногда, что всё в мире пропало, и ты сам пропал, и просто — были ещё дыхание и шаги вперёд, и надобности нет писать о всех сложностях, высоком смысле и абсурдности пути, но вот вдали наконец вдруг показался голубой, на грани бирюзового, лоскут воды.
  Мы приблизились к прекрасному спокойному небольшому высокогорному озеру. Как же оно было красиво и безмятежно, ровно, как зеркало, смотрящее своей гладью в небеса и отражая их вместе с облаками и склонами гор…
  Я подошла ближе к его зеркальной поверхности, нагнулась к нему и увидела, как на меня смотрит красивая юная девушка на фоне синего неба и удивлённо улыбается мне. И только гладь воды разделяла нас. Я поднесла к отражению руку — и оно так же протянуло руку ко мне, затем я тронула холодную зеркальную гладь рукой, и по ней пошли трепетные волны. «Ах вот к чему ты на самом деле шла…», - сказала я себе. Было и страшно, и смешно, и хотелось бежать от себя самой подальше, от своего абсолютного одиночества, с которым я вдруг неожиданно столкнулась и никуда не могла от этого деться. Со временем пришлось лишь принять это как факт и как-то жить с этим дальше. Да и тут как раз в этот самый момент вдруг позвали пить чай, и чтобы не сойти с ума, я отошла от этой грани и постаралась забыться в снах своего же собственного придуманного мира…
  Выпив чая на собранных здешних травах, мы решили искупаться в озере. Но вода оказалась настолько ледяной, что залезть туда решились только пара человек. Я вновь подошла к этой грани. И вновь увидела там своё отражение. Я встала ногами в ледяную воду и готова была тут же выскочить оттуда. И шок ледяной воды и боль от неё в суставах оказались так похожи с шоком столкновения с собой и болью осознания одиночества. Но со временем я привыкла к воде и она уже не казалась такой леденящей, я медленно входила в неё глубже и глубже, затем в один миг окунулась в неё полностью и поплыла! Это было и прекрасно, и пугающе, проплыв несколько метров, я выскочила из озера как обожжённая и в то же время словно заново рождённая. Было очень здорово, окунуться в эту магию ледяной воды, которая находится высоко в горах, посреди таких прекрасных, нетронутых никем мест. И всюду здесь были лишь тишина и покой, безмятежность. Не хотелось говорить, не хотелось думать, не хотелось куда-то ещё идти, метаться по миру, не хотелось больше касаться и тревожить воду озера и беспокоить волнами его прекрасный покой.
  Молча сели мы возле него и провели весь оставшийся день до ночи там. Мы видели, как меняются в воде виды неба, как вдруг появляются словно из ничего и растворяются вновь, как наши мысли, облака. Мы видели, как в нём отражается закат, а ночью — миллионы звёзд. И засыпая возле него прямо на земле, мы тоже, вместе с этим озером глядели в звёздное небо.
  Ощущение тотального одиночества не покидало меня, весь мир показался словно нереальной, придуманной мною движущейся картинкой, я ощутила и поняла, что куда бы я ни шла — вглубь себя или во вне — единственной реальностью остаётся лишь собственное сознание. Всё остальное, что происходит вокруг — лишь тени, отголоски… В шоке от осознания и ощущения моего полного одиночества тут же напрашивался вопрос - а с кем этим всем вообще делиться? И тут же становилось ещё ужасней и больней, потому что ответ в данном раскладе был лишь один: «Не с кем!» Всё это вокруг тоже я, моё собственное создание, мои игры в попытках забыться и спрятаться от шока одиночества. Попытка веры в "не я" - успокаивающий сон... И чем он жёстче и не по моим правилам, тем лучше - так легче забыться от себя...
  Прикуйте нас снова к кресту, и мы будем счастливы не испытывать эту боль. И выход здесь лишь один — принять это и научиться с этим жить. Всё, что может спасти — это вера. Она - это не ощущение. Не знание. Это наркотик во имя забытья и бегства от себя. Сладкий успокаивающий сон, что кто-то там ещё есть «на том конце провода», что твой выдох — это чей-то вдох, а твой вдох — это чей-то выдох. И так продолжается жизнь. Моя. И этого мира, под названием «не я». Под названием «ты». Так лежала я, глядя в глубокое невероятно звёздное небо, где космос разворачивался космами моих расплетшихся волос… «Сон — это лучшее лекарство... Я буду верить в тебя, моя прекрасная иллюзия, мой бесконечный мир, моё творение, которое стало чем-то отдельным от меня, подобным мне… Да, я знаю, ты есть», - с этими опьяняющими мыслями я постепенно растворялась во сне. Как анестезия, где змея, кусающая себя за собственный хвост, действием смертельного яда обезболивает оголённые провода своего сознания, медленно но верно наступал этот абсурдный, но утешительный сон. Иногда казалось, что гуляющий воздух действовал словно сообща, и медленно и едва заметно с выдохом покидая меня, разворачивался где-то за сотни и тысячи километров в воронки неистово бушующих ураганов. Гул могущественных вьюг отзывался тихим эхом лёгкого безмятежного вдоха, и, заворачиваясь в петли прекрасного узора жизни, вновь выходил едва заметным трепещущим потоком, набирая силу и скорость где-то в далёких отсюда местах, поднимая мощные вихри вольно гуляющих в мире штормов. Нежная хрупкая прародительница ветров делала всё красиво. Слепые ураганы и безумные смерчи прятались там, за мирным спокойствием тонкого изящества её плеч. Все возможные дороги в подарок судьбе стали единым её кровом и лежали у её ног. Некуда было торопиться, некуда было идти... Не о чем было думать... Не стало вообще ничего.
  Но вдруг пришло утро и солнце разбудило меня вновь. Это как инерция, где накопленная энергия движет тебя и твою жизнь дальше, где ты уже вроде как и не игрок, но ты ещё находишься здесь, просто принимая всё за данность, а всё остальное — устраивается само по себе. А потому.... «Подъём!» услышала я над головой чьи-то слова. Это было словно насмешка, где я, проснувшись, погрузилась в этот сон ещё глубже и приняла свою же анестезированную часть за отдельную от меня существующую реальность, но думать об этом было бесполезно и некогда, и я решила, что если не уделяешь чему-то своё внимание, значит этого и нет. И я просто перестала уделять его тому, что мне ненужно, используя внимание как инструмент для построения более комфортного, без всяких острых и пугающих меня углов, мира. Ведь кто как ни я сама строю свою реальность… И за уют и гармонию в своём доме отвечаю тоже я сама.
  А потому для начала я просто выкинула весь лишний мусор, приносящий мне любой дискомфорт, из головы, расслабилась и понежилась в своём уютном спальнике, греясь в нём и не собираясь куда-то вставать, сделала вдох, выдох, ещё вдох. И ощутила полноту бытия, поняв, что больше ничего и не надо прямо сейчас.
  Правило правил, главная формула построения реальности а так же её управления вновь и вновь рисовались мне следующим откровением: Всё зависит от того, на что направляешь своё внимание. Чему его уделяешь, то и получаешь в своей жизни. О чём мыслишь — то и растишь. Эта формула осознанного управления вниманием остаётся неизменным инструментом строительства мира, ведь всегда существует выбор, на что его направлять, и этот выбор зависит лишь от тебя самого. А чему его уделяешь, на что отдаёшь свою энергию, во что вкладываешь свои мысли и действия, тем и окружаешь свою жизнь. Осознание этого факта ведёт к осознанности мысли и действий, и только ты можешь сделать этот мир таким, каким хочешь его видеть, окрашивая его в желаемые тобою цвета, меняя к нему отношение и выбирая из всего именно то, что нужно тебе, всё остальное отпадает за ненадобностью. В мире, как и в тебе самом, есть всё, это как набор красок, выбирай из этого материала что угодно и твори, строй, что тебе нужно. Ты и есть режиссёр и творец своей реальности!
  Вот почему так важно мечтать. На самом деле мечты и строят впоследствии нашу жизнь. Мысль обладает мощным магнитом. Мысль - это и есть главный строительный кирпичик. Где внимание - там и энегрия, где энергия - там и действие. Где действие - там и воплощение в жизнь.
   Готовы ли мы выходить за линии предопределённого узора? Возможно да, если сочтём, что таким образом сделаем его ещё прекрасней. Совершенству нет предела. Жизнь - это творческий процесс.
  Належавшись и понаслаждавшись упоительным воздухом, я встала. Ясный солнечный свет залил этот мир и в волосах блестели мелкие золотые огоньки. Я наслаждалась теплом солнца, красотой озера, я любила всех людей, которые были рядом. Я была благодарна каждой детали этого мира. Люди собирались назад в дорогу. «Что ж, пора в путь… снова в пыльные города…» - немного грустно и загадочно произнёс Нестор. Ах, как это интересно, возвращаться домой, когда ты итак дома! Но там... Кто-то ждёт, раз надо идти назад. Не так просто, с бухты-барахты устроен этот удивительный, таинственный мир... Мы попрощались с здешним прекрасным озером и отправились назад.

  Два дня мы шли до ущелья. Спускаться, как и обычно, было сложней, чем идти наверх, легко было лишь то, что ты уже знаешь эту дорогу. Покидать прекрасные места было непросто, такие красоты, как ни бейся, не встретишь в низинах. Еда кончилась. Вновь — ягоды с кустов, вода из реки, последние оставшиеся крохи от сухарей... К вечеру второго дня мы вернулись в ущелье. Нас радушно встретили те, кто оставался там, и принялись готовить нам ужин. Вновь жглись костры, бурлила река. Нестор нашёл где-то таз, в который набрал воды из этой реки, и каждому из нас омыл этой водой ноги. Каждый окунал в эту воду свои ноги, Нестор их с любовью мыл, а затем вытирал полотенцем, как словно благодарил каждого из нас за проделанный вместе с ним нелёгкий путь. Это было очень значимо. Невозможно было описать этот его обряд словами, но в тот миг всё знало и видело сердце.
  На следующее утро все стали складываться в дорогу. Свернули палатки, все до последней вещи были запакованы по рюкзакам. И вот мы все двинулись в путь назад... Спасибо тебе, это место, что приняло нас здесь, что открыло нам столько тайн благодаря множеству дорог, ведущих от тебя... Спасибо река, которая никогда не повторяется дважды и постоянна в своём непостоянстве. Спасибо отважному вожаку и всем, кто был с нами в этом пути. Немного грустно было покидать эти места… Все снова шли молча и каждый думал о своём... Так шли до раннего вечера, затем сделали привал и решили заночевать последнюю ночь здесь, чтобы на следующий день смочь попасть на автобус.
  Переночевав и проснувшись, мы быстро поели, сложили вещи, ещё раз разожгли костёр, сжигая в нём всё ветхое и ненужное. Туда же в огонь отправилась порвавшаяся и развалившаяся обувь тех, кто был с нами в походе. Я взяла свою обувь, которую уже практически невозможно было носить, и тоже бросила её в костёр. Огонь быстро схватил эту ветошь, и она скрылась в языках его пламени. Я долго стояла босиком и смотрела, как догорает огонь, оставляя после себя угли, которые после и вовсе превратились в седой пепел. Дунул ветерок, и часть лёгкого серебристого пепла подняло в воздух и унесло в неизвестном направлении.

  Пора! Немного тревожно сказал Нестор, и мы отправились дальше по тропе, в сторону городов. Некоторые из нас шли босиком. Прощаясь со здешними местами, было немного грустно, и где-то в глубине души больно покидать эти удивительные места, полные чудес и тайн, и в то же время радостно, и каждый настоящий момент сам по себе, каждый шаг по этой Земле был неописуемо прекрасен, как и предвкушение чего-то нового, ещё неизвестного и важного, того, что нам ещё предстоит пережить, вселяло в душу счастье и вдохновение. И ещё… в сердце таилась тихая, запечатанная под семью замками от любых посторонних глаз радость, что возможно скоро, там, в пыльном огромном городе, я вновь повстречаюсь со своим небом. С тем, из-за кого я отправилась в этот поход, за кем пошла в этот путь. Но никто, никто, даже сам ветер, не мог и догадываться об этой тайне. Слишком уж бережно и осторожно я относилась к ней, что порой и сама даже боялась об этом думать.
  Мы шли ещё несколько часов по тропе вдоль реки, пока не дошли до того места, с которого и начался наш поход в горы, когда мы сюда приехали пару недель назад. Это было то самое странное место, которое мне показалось тогда сложным. Но не то рюкзаки у нас были уже не такие тяжёлые, не то ещё что-то, но этот отрезок пути мне показался просто смешным. И, словно совершив переход из одной реальности в другую, мы вышли на широкую дорогу, по которой следами цивилизации начал стелиться асфальт. Он был горячим и обжигал мне стопы, мы не знали, когда будет автобус и стали спускаться вниз вдоль дороги всё ниже и ниже, оставляя прекрасные места где-то там, позади... Тайна гор постепенно закрывала свою золотую дверь, спускаться с этих прекрасных вершин в пыльную низину городов было действительно тяжко. Где-то вдали внизу показались домики посёлков, казалось, поменялся даже воздух, мы остановились на широкой дороге, и стали ждать автобус. Прощайте, милые горы, и спасибо вам за все ваши невероятные красоты и откровения, которыми вы поделились с нами за эти дни. Даже вся жизнь в городе не стоит и нескольких таких дней, которые мы провели здесь, в этих удивительных местах, благодаря которым мы так многое для себя открыли и столько всего пережили. И где ещё встретятся такие небывалые красоты?..

  Тут мы поймали ехавший мимо автобус, и всей группой залезли в него. Едя в нём, было как-то странно попасть так резко из одного мира в другой, разница была настолько велика и ощутима, и это правда, было нелегко, спускаться в суету городов, в пыль, грязь и запах выхлопных газов, в каменные постройки этой нелепой цивилизации, где царили другие законы и правила. Грубость и неказистость людских городов казалась чем-то инородным и тяжёлым на теле этой прекрасной Планеты, отражалась в потухших, искаженных совсем другими заботами и проблемами лицах людей, и на фоне той первозданной, чистой природы весь этот мир людей внизу показался настолько мелким и ничтожным. Из окна нам ещё местами махали своими белыми лапами страны-облака, слегка охватывающие бока гор, где-то там, далеко позади, осталась сказка, которую мы несли на сердце наполненной ею чашей.
  Расставание было нелёгким, далёкие горы постепенно стали пропадать из виду в дымке пыли и выхлопных газов, мир вокруг стал совсем другим. Да, таков он, этот мир людей... Наш автобус постепенно подбирался к нашему огромному суетливому городу. И тяжесть его оков чувствовалась всё больше по мере приближения к нему. Как заметна и ярко ощутима была эта разница миров!.. Город встретил своими бесчисленными постройками и кучами людей, и вся эта здешняя суета и проблемы, ради которых тут и там, словно муравьи, бегали озабоченные всюду люди, бросились в глаза какой-то особой мелочностью и оторванностью от чего-то очень важного и общного, словно смысл каждого в отдельности утратил некую целостность, бессмысленно болтаясь в хаотичном, навязанном своими системой и жёсткими правилами капкане, в который и сам не помнишь и не знаешь, как попал. Несомненно, эти города нам тоже для чего-то нужны, раз мы родились именно в них, и здесь мы извлечём свои какие-то уроки и знания, а тьма их, жестокость и грязь может и есть тот самый необходимый фон, на котором сверкают где-то там своим чистым, ясным светом эти непревзойдённые, нетронутые прекрасные белые вершины... Все крайности познаются благодаря друг другу. И только благодаря тьме видится сияние звёзд...
  Тут автобус наш доехал до конечной остановки, мы вылезли из него, несколько людей из нашей группы, в том числе и я, были босиком, и это вызывало взгляды у местных прохожих, кто-то из проходящих останавливался, внимательно и удивлённо рассматривая нас. Пора было прощаться, мы все поблагодарили друг друга за поездку, пожелали всего самого лучшего и разошлись кто-куда своими дорогами…
  Мне до дома ещё надо было ехать на метро и потом на автобусе. Спустившись в прохладный тоннель метро, мне было немного не по себе от такой резкой смены обстановки. Кругом туда-сюда сновали люди, ко мне вдруг подошёл милиционер. «Пачему басиком? Где туфли?» - строго и недовольно спросил он. «Стоптала», - ответила я. Похоже, он не понял мой ответ. Он какое-то время стоял в недоумении и затем, глядя на мой большой рюкзак за спиной, снова спросил: «Что в сумка? Ти здешний?» Сказав ему «да», я сняла рюкзак и открыла его, там было какое-то барахло в виде смятых вещей. Похоже, он что-то ещё собирался сказать, но в этот момент его позвал второй милиционер, который стоял чуть подальше от нас, он подошёл к нему, и как раз в этот миг подъехал поезд, я села в него, двери быстро захлопнулись и я уехала.
  Едя в метро огромного суетного муравейника и поставив на ноги рюкзак, чтобы не привлекать к себе внимания, сердцем я всё ещё находилась в горах, и мне вдруг показалось, что я пережила и продолжаю переживать сейчас то, к чему люди идут долгими веками, к чему стремятся многие поколения и цивилизации этой планеты. Время словно сжалось и было ощущение, что за эти пару недель мне довелось пережить и увидеть то, к чему стремятся тысячелетиями, что ищут в вечных поисках и ради чего вновь и вновь отправляются в путь. Я понимала, чувствовала, что это всё находится и происходит сейчас вокруг меня, всё это со мной, всё это во мне. С другой стороны, всё казалось каким-то нереальным, словно не происходящим со мной, нереальны были все эти люди, поезд, нереальна я сама. Какая странная игра, думала я. Игра в игру... Но вот пора было и выходить из поезда, поэтому размышлять о том, что находится за пределами ума было просто бессмысленно, я вышла из метро, оказалась на очень людной автобусной остановке, кто-то снова стал тыкать пальцем на меня и на мои босые ноги, словно это было чем-то из ряда вон выходящим, и я ну просто обязана была ходить по городу в определённой форме, а иначе — суд и странные взгляды прохожих. Тут подъехал мой автобус, и через короткое время я очутилась у себя дома.

  Родители встретили меня с большой радостью, видимо, всё же беспокоились. Объевшись всего подряд на сей раз вкусно наготовленного, я ещё долго не могла привыкнуть к тому, что теперь до конца дня надо сидеть дома. Не привыкла я к тому, что надо сидеть и никуда не идти и на следующее утро, и через пару дней... Были каникулы и постепенно начиналась летняя жара…
   Всё шло своим чередом, но как же мне не хватало гор и моего неба... Сердце осталось где-то там, высоко... Мама снова читала какие-то синие книжки. «Мам, а ты ещё туда ходишь? Ну....... В это общество чудаков?» - спросила у неё я. «Да, снова пойду туда завтра! Там, кстати, спрашивали про тебя, какая-то женщина, которая была с вами в горах. Мы собираемся теперь в новом месте, и пораньше. Пойдёшь со мной?» - сказала она. «Пойду...» - смущенно и затаив дыхание, ответила я.
  На следующий день утром я вскочила пораньше, одела голубую блузку и бирюзовую юбку, И вот мы поехали туда. Я всю дорогу ехала и немного было страшно — а вдруг его там не будет? А у мамы спрашивать не осмеливалась, ходит ли он ещё туда. Мама и вовсе ни о чём не догадывалась, она жила в каком-то своём мире придуманных фантазий, не особо соприкасающихся с членами её семьи. Впрочем, мне тоже было тогда вовсе не до мамы, и о чём пелось в тех книжках, которые читаются в этом обществе, меня практически не волновало. «Похоже, о чём-то хорошем, правильном, светлом и важном — ну и ладно», - так думала я, пролистывая быстро несколько страниц очередных принесённых ею книг и бегло прочитывая несколько строк первого попавшегося текста из них, на всё остальное мне тогда искренне не хотелось тратить своё время. Мама с её подругой говорили о каких-то учителях, когда мы подходили к зданию, находящемуся на сей раз в центре города.
  И вот мы зашли в него, затем подошли к одной из комнат, открылась дверь и с замиранием сердца я вошла внутрь. Он был там. И снова я не помню, как пролетело там время, о чём там говорили. Помню только, ко мне потом подошли и спрашивали, как было там, в горах, что тут в городе были грозы и уже некоторые стали беспокоиться, как там было у тех, кто остался в горах на подольше. Ко мне постоянно подходила с улыбкой и восторженным лицом та самая женщина, которая ещё появилась передо мной в самом начале похода в горах, это была Надежда. Моё отношение к ней было очень нейтральным, и держалась я возле неё только потому, что она каким-то образом «затесалась между нами» и была неким связующим звеном между его небольшой кампанией и мной, и поскольку он общался именно в этой небольшой группе, с этой группой людей стала общаться и я, так вышло, что они сами проявляли ко мне интерес и мы стали всё больше общаться вместе. И так, постепенно начались наши встречи...

  Настало время ноль. Как тогда, так и сейчас. Я не знаю, что мне написать об этом. Что написать о наших встречах? Что сказать о нём? Я правда, искренне, честно, не могу подобрать тут слова, я не желаю делать этого, и я останавливаюсь на этом самом месте, потому что не в состоянии что-то тут сказать. Да, я могу описывать поход, предшествие этих дней, или месяцев, а может даже лет или более того, но как только дело доходит до этого, рассыпаются все установки и слова, теряется связь мыслей и............ да...

  Я бы могла написать его имя, могла бы многое сказать о нём, о тех мгновениях, когда он был рядом, но... я не могу делать это. Лучше. Чем он. А он итак всё об этом знает. Как знает небо о самом себе. Наверное, осмелюсь сказать только одно: каждый раз, когда он стоял передо мной, я видела, знала, чувствовала — передо мной стоит мой единственный, мой жених.

  Солнце затмило все части оставшегося над головою неба, залив своим светом всё вокруг. Наверное, это приближалось во всей красе своей знойное лето, оно подбиралось тихо, словно из-за угла, но очень уверенно и бесповоротно. Становилось всё жарче. Сложно было жить, сложно было ступать по этой земле, сложно стало дышать. Красота затмила весь этот мир. И что нужно ещё, когда уже итак всё есть, здесь, сейчас, прямо перед тобой… И уже не важно какой у всего этого будет поворот. Главное — что у этого. И что оно уже никуда не уйдёт. Потому что мы оставили это. Неважно где и как, важно, что это. И оно осталось. В сердце. Если сейчас пишется об этом.

   В самом начале этого рассказа, который я собственно писать и вовсе не собиралась, я хотела лишь сделать короткую запись о подъёме по ступеням, всего в паре строк описав это странное переживание, оставив для себя это просто как интересную заметку. Но потом решила, что стоит всё же немного дополнить написанное объяснением возможной причины памяти таких подробностей этого короткого, казалось бы ничем не примечательного события и сказать и о нём, и о том, что было дальше, после этого подъёма, что вылилось в описание похода в горы, о чём я собственно писать и вовсе не собиралась. То есть по сути, этот рассказ мною совсем никак не планировался. И вот сейчас, растерянная стою я здесь и не знаю, что с этим всем делать дальше.

  Но как говорил Нестор «не смотри вниз». Поэтому мне надо как-то перешагнуть это место и идти до конца. Иначе нелепый какой-то рассказ получается.

  Я жила в самой западной части города, Надежда жила совсем недалеко от меня. И чаще всего мы сперва встречались у неё, но потом иногда и у меня дома. Он приходил ко мне всегда с той стороны, откуда вставало солнце. Каждое утро я просыпалась и смотрела туда, откуда встаёт солнышко, и с нетерпением каждый день ждала его. Каждый день, когда я его не видела, становился для меня каким-то потерянным, серым и пустым, а время, когда мы виделись, дарило мне неописуемую радость, и я ничего не могла с этим поделать и как-то это изменить. Может быть, он об этом и не знал, а может догадывался, но при нём я словно впадала в ступор и несла какую-то чушь, абсолютно не зная, как себя вести. Назвать это всё детством и неопытностью, или придуманными легкомысленными фантазиями юной увлечённой девочки? Но тогда бы это давно уже кануло в лету и я бы сейчас не писала этот рассказ.

   Да, по каким-то до сих пор неясным мне причинам мы расстались. Наши встречи сошли на нет. И я тоже не могу сейчас об этом писать. Помнятся только неосторожные взгляды прохожих по пути и туман, туман, в который превратился весь этот мир, исчезнув за пеленою слёз.
  Но жизнь текла дальше и надо было как-то всё это продолжать, несмотря на то, что отсутствие возможности видеть его причиняло мне боль. Я не знаю, почему я не встала тогда на дыбы и не перевернула весь этот мир в поисках его, и сделав лишь несколько робких, очень осторожных попыток снова встретиться с ним, которые не увенчались особым успехом, я оставила его, так же как и он оставил меня. И похоже, у каждого из нас это как-то по-своему, но действительно неплохо получилось. Гордость ли? Бережность? Осторожность? Нежность? Кажущиеся холод и безразличие с другой стороны? Мучили вопросы, которые не дают покоя до сих пор. Я не стала ураганом, рушившим всё на своём пути, чтобы добиться его любой ценой, не стала бурной сумасшедшей рекой из потока слёз, чтобы потребовать своё и повернуть всё вспять, не стала огненным пожаром, чтобы сжечь всё то, что с нами происходило, не стала трясущейся в горьком плаче землёй, разрушающей всё то, что могло его от меня скрывать. Я оставила всё это при себе, внутри, не коснувшись его и самым лёгким ветерком своего дыхания. Хотя может быть, этот лёгкий ветерок всё же проскальзывал иногда, ветерок случайных встреч, где я почти не подавала знаков, может, я боялась ещё большей боли и больших потерь, и поэтому максимально старалась оставить того, кто сделал свой выбор и оставил меня. Только вот оставался он почему-то именно в сердце, с моими бушующими там ураганами, пожарами и наводнениями, землетрясениями и прочей странной тишиной, вселяющей невероятное, тотальное до шока одиночество, от которого все мы в этом мире бежим кто куда по своим успокаивающим, анестезирующим это наше обнажённое осознание снам… Так и я говорила себе в этих снах: «Пусть будет он. Я не хочу быть одна в этом бескрайнем мире. Но если так вышло, что я осталась в нём совсем одна, то пусть этот мир будет им, его сердцем.» По крайней мере, так проще было укладываться на сон и засыпать.

  Несмотря на все свои знания и умения, в данном случае я оказалась максимально открытой, беззащитной, беспомощной и уязвимой. Но самое интересное, что где-то внутри это не воспринималось мною как потеря или поражение. Здесь, в этом необыкновенном соприкосновении с ним, в недосказанном, правили какие-то совершенно иные законы и понятия.. А потому всё было так, как есть, как видимо и должно быть, и никак иначе. Представляя все другие возможные варианты событий из набора бесконечного выбора, данный расклад являлся именно тем, к чему мы всегда стремились и шли, самой Любовью, а весь мир вокруг оказался лишь миром теней, оставленных за нашими плечами от её света. Крыльями... Мотылька и стрекозы. Древним сакральным знанием, таинством всех тайн... Где иного расклада быть и не могло.

  Прикуйте нас снова к кресту, и мы будем счастливы не испытывать эту боль.
  Я кое-как доучилась последний год в школе и как и было задумано по плану папика, поступила в институт. Это его радовало. А моя жизнь потекла в тот период как-то немного странно и где-то даже серо. Похоже, надвигалась осень, и я потерялась в миллионах оттенках своего бесконечного неба. Я не могла понять, что это всё было и куда подевался мой ненаглядный жених, и каждый раз куда ни ткни, всюду мне рисовался лишь он, оказывался в сердце, прочно сидел там и никак не собирался меня покидать. Я пыталась как-то отвлечься от того, что происходит. Пробовала заводить новые контакты, но это мало что приносило. Пыталась заняться творчеством, но рисовать вовсе не хотелось в таком состоянии. Не хотелось больше бегать по обществам, где его нет и меня ждут какие-то другие люди, ни влюблённый хирург и пианист, сочиняющий для меня божественную музыку на фортепиано, от которой все сходили с ума, ни зороастриец, который зачем-то собирался нарисовать меня на золотой колеснице, ни другие люди, готовые положить у моих ног своё сердце, никак не трогали меня и вовсе не интересовали, было тогда совсем уж не до них. Не помню кто и как, кажется через мою маму, позвал меня снова в горы. Я очень механически собралась и поехала туда, там в поездке снова оказался этот пианист, не знаю точно, но возможно, чтобы вытащить меня туда, этому тайно, через мою маму, поспособствовал он. Кампания была большая, какие-то люди, приехавшие из Красноярска, а вожаком там оказался... снова Нестор! Честно скажу, практически не помню этот поход, что там было и как, лишь короткие отдельные отрывки, мне он ничем особым не запомнился, помню только хорошо последний день перед уездом, я сидела возле какой-то реки, я ещё тогда немного простыла и у меня была температура, и на душе было пусто, всюду куда ни погляди, рисовался мне лишь один прекрасный образ, и я не могла понять, почему мы не вместе. Вдруг, меня позвал Нестор. Я подошла к нему. Он вдруг очень неожиданно сказал мне такую фразу: «По-настоящему находишь что-то тогда, когда это теряешь. А обретаешь что-то, когда это отдаёшь». Затем, он вытащил из своего рюкзака большую, абсолютно новую коробку дорогих, самых лучших акварельных красок, ещё никем не открытых. Внутри этой коробки была так же очень хорошего качества кисть. Просто мечта любого художника! Я оторопела от этого его поступка, никак не ожидала от него такого. Он протянул мне эту коробку и сказал: «Держи! Это тебе!» Мне стало как-то очень неловко и я была сильно удивлена таким его странным и очень неожиданным для меня жестом. Я от всей души его поблагодарила, приятно было получить такой подарок. На следующий день мы все разъехались по домам.
   Я всё была занята лишь одним своим небом. Но где был он, что делал, как жил, мне было неизвестно. Мучали эти не вырвавшиеся наружу ураганы. Иногда казалось, они ушли куда-то за пределы и бушуют где-то очень далеко от меня в этом мире и сносят на своём пути всё, что попадается им навстречу. Очень мучало то, что он куда-то исчез. Не меньше мучало и то, что мне была неизвестна причина его исчезновения. Миллионы оттенков по-прежнему преследовали меня тут и там, и каждый из них был отчасти верным и подходящим ответом, а затем уступал своё место другому, и так без конца и края.
  Шла учёба в институте, а меня волновали лишь те соседние улицы, которые лежали прямо возле места моей учёбы, дело в том, что по странному совпадению оно находилось как раз недалеко от его места проживания. И каждый раз, собираясь утром в институт, я выходила с надеждой, что может быть, снова случайно встречу его где-то там. Но мне он не встречался, а когда я осмеливалась подойти к его дому и позвонить в дверь, мне там всегда открывал его брат и говорил, что его нету дома. И, постояв у порога, без всяких вопросов, я поворачивалась и уходила назад. Нет, значит нет. Значит не надо трогать его, по всей видимости, он этого не желает. «Но почему???? Что сделала я не так????? И где он?» - спрашивала я себя снова и снова, уже выбиваясь из сил. И, собрав за собой очередной шлейф из каких-то желающих познакомиться со мной молодых людей, я снова тупо ехала к себе домой. «Он зелёный, ещё зелёный, будет лучше, если ты будешь совсем одна», - звучали в голове сказанные слова его брата. Напрашивался лишь один вопрос — кому? Кому будет от этого лучше и легче? Ему? Мне? Его брату? Общим друзьям, знакомым, родственникам, каким-то малознакомым дядям и тётям? Все словно сговорились и ничего дельного не могли мне объяснить. Я не понимала, что происходит. Господи, как мне хотелось всё это хоть как-то поменять, закончить и просто… видеть его вновь!.. Иногда всё ещё приезжал ко мне в гости один наш общий знакомый, но я ничего не спрашивала у него о нём, я не могла спрашивать, потому что боялась его неясных, порой издевательских ответов про него и старалась обходить это всё стороной, потому что как мне со временем стало казаться, ему даже нравились мои страдания, и потому я стала относиться ко всем окружающим нас общим знакомым без особого доверия или ожидания хоть что-то вытрясти из них и узнать о своём любимом. И этот общий знакомый, как-то тупо помычав у меня в комнате, сидя несколько часов передо мною на полу на коленях, уезжал снова в каком-то странном оцепенении в неизвестном мне направлении. Что было всё это? Что? Что это? Что с моим любимым? Где он? Всюду было молчание, немое молчание. Молчала и я. Но лишь внешне. И только волна, какая-то безумная волна накрывала меня с ног до головы и весь этот мир.
  Но надо было как-то жить дальше.
  Утром я снова вставала, прихорашивалась и ехала на учёбу… А вдруг, он случайно появится в переходе метро вновь? Но опять собрав по дороге целый букет каких-то ненужных интересующихся мною мужчин, я уходила ни с чем. На тот период я стала девушкой яркой и привлекала к себе внимание многих людей противоположного пола. Это раздражало, потому что цвела я лишь для одного, по неволе собирая вокруг себя совершенно ненужных интересующихся мною прохожих. Что им всем было от меня надо? Что надо было этому миру от меня? Он стал идти вразрез с моими ожиданиями и намерениями. Мне становилось в нём всё холодней, надвигалась очередная зима... Холод и одиночество. Безразличие? У меня всё ещё была надежда, что может быть, он как-то появится.
  Постоянно докучал кто-то совсем другой. Я каждый раз подходила затаив дыхание к звонящему телефону, думая, что может быть это он. Но в трубке звучал другой голос. Звонил пианист, оказывается мама дала ему наш номер телефона. «А я завтра приду туда, - каким-то дрожащим голосом говорил он. А ты....... Ты придёшь?» - «Нет, я не приду.», - с горечью отвечала я и клала трубку. Звонил и влюблённый зороастриец, и ещё кто-то там, уж не помню кто, всё смешалось в голове единой кашей. Я бы может быть и рада была им чем-то помочь, но сердцу, как говорится, не прикажешь. И как-то переживала очередную навалившуюся зиму, не зная, что делать дальше. Всюду стало всё ярче преследовать это самое чувство одиночества, от которого некуда было деться, и которое иногда, словно некой обратной стороной, просвечивало мне одиночеством совершенно иного контекста, я чувствовала себя одной единственной в чьём-то бескрайнем мире, который порой казался придуманной мною картинкой, существование которого я не могла себе доказать. Да, я видела его, могла потрогать, но не могла им чувствовать или стать им, он постоянно менялся как узоры в калейдоскопе, и этот мир вновь предстал передо мной шатким сном, сыплющимся из рук песком. Миллионы оттенков стали сводить меня с ума. И я решила забыться, хотя бы на время оставить это, выйдя из этой непрестанной игры. Да и потом... что лучше всего делать, когда ты понимаешь, что всё это — лишь созданная тобою же реальность, сон?.. Открою по секрету - хулиганить, шалить, чудить!..
  Истинное счастье не зависит от каких-либо внешних условий, оно всегда с нами и внутри нас, всё остальное — лишь волны на его поверхности. Как лучи солнца, рождающиеся из его ядра, как множественные тени, разбросанные вокруг нас от его света, они могут приобретать разные формы, которые мы можем просто наблюдать со стороны или вовлекаться в какие-то выбранные из них, подобно актёрам, вживающимся в роли и переживающим их. Мы - игроки в импровизации наших творческих порывов, и где-то это прекрасно, сливаться с выбранными образами и становиться ими. Уметь переживать, смеяться, плакать, радоваться, любить, быть живыми, уметь мечтать... Строить новые и новые узоры жизни, экспериментировать, пробовать, совершенствовать создаваемое, расширять диапазон приёмов и возможностей для решения своих творческих задач, делиться этим прекрасным даром с кем-то и просто... быть счастливыми независимо ни от чего.

  ...И снова придёт очередная весна, так же запоют птицы, распустятся цветы... С ним или без него. Жизнь будет продолжаться дальше.
  На тот момент я порвала все связи и выбросила из своей головы всех, кто касался каким-то образом его. Не помню какой уже там был курс института, я тихо обманывала себя и ездила по-прежнему на учёбу, хотя стала намного чаще пропускать занятия. Встречу его или нет, я научилась прихорашиваться автоматически с почти уже брошенной, где-то глубоко спрятанной внутри надеждой, и, выходя из дома, снова собирала вокруг себя отряд любителей познакомиться на улице или в метро. Меня это не на шутку бесило, потому что в глубине души своей, как ни обманывай, я надеялась по дороге случайно где-нибудь увидеть его. Но чуда не происходило. И это было уже даже где-то смешно. Я стала чувствовать себя клоунессой, играющей в игру в один конец. «Встретимся сегодня вечером? Вас как зовут? Познакомимся? Симпатяшка, стой! Ты откуда такая? Можно ваш номер телефона? Не подскажете, сколько времени? Хотите, я вам помогу понести эту доску? А вы на ней рисуете? Красавица, сходим в кафе? Какой-то симпатичный идиот на дорогой машине, каждое утро поджидая меня по дороге в институт, работая где-то рядом в резиденции правительства, предлагал мне сходить с ним в сауну. Может, он меня с кем-то попутал? Не то мир сошёл с ума, не то я… Вроде бы я не выглядела какой-то вычурной развратницей, готовой идти куда угодно с первым встречным, да и одевалась достаточно скромно, у меня не было цели с кем-то знакомиться, но похоже, было что-то такое, что многих цепляло и странным образом притягивало. Каждое утро я вставала и шла к нему, своему единственному, и видимо излучала тем самым какие-то особые флюиды, к которым многие окружающие были очень неравнодушны.
  «А ты разве не вышла замуж?» - очень удивлённо спрашивала меня пожилая учительница по книжной графике в нашем институте. - Да нет, с чего вдруг мне выйти?.. - А как же Дмитрий, самый лучший в нашей округе врач-хирург, талантливейший пианист? - Да Вы что, бросьте... Какой ещё Дмитрий?! - Как?.. Да он же... Он же только и говорил о Вас, это самый бесценный врач, мы у него с мужем оба лечились и как-то спросили, женат ли он, а он отвечал, что любит одну девушку, которая учится у нас в институте, которая для него словно солнце, и назвал Вас!
   Я оторопела и вспомнила того самого хирурга-пианиста из общества. - Да ну что Вы, это даже смешно... У меня и речи об этом с ним никогда не было, а уж тем более о каком-то там замужестве.

  И вот так вот что-то происходило почти каждый день.... То одно, то другое. Маму даже спрашивала какая то знакомая, почему она каждый день видит её дочь на автобусных остановках с каким-то очередным новым парнем. Мама, я не знаю, что им всем от меня надо! И правда, не было практически и дня, чтобы кто-то не увязался в метро или на остановке. Сперва для меня это было просто дикостью, потом я как-то к этому привыкла и перестала обращать на это внимание. Наверное, это была тогда такая норма, знакомиться где-то в транспорте или на улице, больное общество этой странной планеты открывало для меня свои новые стороны и грани. «Интересно, а если вот я с наскоку на кого-нибудь кинусь в автобусе или метро и начну с ним знакомиться, потому что мне вдруг приспичило, он как вообще отреагирует?» - думала я, стоя в прохладном тоннеле метро, едя домой с института. Что надо от меня этому миру? В этот момент ко мне вдруг подскочил какой-то наглый и напористый индус в ярко-оранжевой чалме и тут же, недолго думая, стал спрашивать у меня мой номер телефона. Господи, да подавись ты моим номером и провались отсюда ко всем чертям! Не то в состоянии какого-то аффекта, не то уже на грани отчаяния, я зачем-то продиктовала ему свой номер и он удовлетворённо исчез.
  Со следующего же дня начались навязчивые звонки. Сперва я клала трубку. Затем звонки были снова, и снова. Чего тебе нужно, мир? Ты хочешь меня? Ну что ж … давай, позабавимся! Я назначила ему встречу. Я решила идти навстречу всему тому, что идёт навстречу мне. Не знаю, было ли это ошибкой, но я решила больше не препятствовать этому миру, не противиться его встречным шагам, а внимательно изучить его. Я хотела понять его. Этот огромный мир моего единственного. Принять его таким, каков он является, забыть о боли потери и взять то, что он мне после себя оставил...
  Мы встретились. Потом ещё, и ещё... И потом ещё с кем-то другим, третьим, десятым...
  Всё превратилось в какую-то кашу, где я то использовалась, то шла безжалостной походкой по чьим-то головам, жестоко разбивая им сердца, всё это мало радовало, а порой и вовсе не волновало меня, и где-то я действительно научилась забываться, где-то радоваться совершаемым мною глупостям, только вот в моём понятии не существовало ни первой, ни второй, ни третьей, ни какой-то там ещё по счёту очередной любви. И когда кто-то говорил мне фразу о том, что первая любовь обычно самая сильная, я честно не понимала, что имеется под этим ввиду, и что это значит — первая, что обозначает как следствие первой по счёту вторая, третья любовь и так далее. Грешница-блудница, владычица дорог была всё той же невинной девочкой, в чьём сердце был лишь один её незабываемый единственный, кого она любит и ради кого она пришла на эту Землю. Невинной девочкой, от которой сходил с ума весь этот мужской мир.
  Мир огненной страсти развернулся передо мной оранжевой дорогой длинной размотанной лентой чалмы, усыпанной лепестками тёмно-алых роз. Открылись какие-то другие новые краски, краски сиюминутных наслаждений и беззаботной праздности, в которых я всё больше стала забываться. В отражении моего зеркала стояла и смотрела на меня красивая, страстная, но хладнокровная в сердце своём хищница-коллекционер, азартная завоевательница, выбирающая в свои ряды самые редкие и лучшие экземпляры, которые с лёгкостью меняла на какие-то другие, словно перчатки. Мне нравился этот пёстрый сборник, все были в нём по-своему прекрасны, как цветы, распустившиеся навстречу солнцу, но ни один не трогал моё сердце, которое в тайне светило лишь одному. И чем ярче оно горело, чтобы смочь достать своим светом нежные лепестки своего любимого цветка, тем больше цветов собирало вокруг. Скользкий рискованный путь быстротечных увлечений, эгоизма и безразличного хладнокровия больше не пугал и не останавливал меня, тьма-матушка окунула меня с головой в свои тёмные, неведомые мною доселе оттенки, и каждый раз я стояла над бездной её тьмы, но не падала и не касалась её, потому что не смотрела вниз и знала, куда иду. И... о.., как сияли на её фоне эти прекрасные, белые, нетронутые, уводящие высоко в небеса, чистые, непревзойдённые вершины!

  „Я боюсь потерять тебя. Ты меня благословишь?..» - всё ещё звучало в голове отголосками далёкого эха сказанных им слов. Где бы мы ни были, у меня такое ощущение, что я знаю одну простую формулу: чего бы то ни стоило, я приду в этот мир за тобой.
  Если мы не делаем это, это делает за нас мир.

Как клин вышибается клином, одна боль выключается другой. И это снова была боль одиночества, одиночества в этом жестоком мире людских страстей. Как я могла отправить его по нему босиком?.. Так вот просто?..

  Как-то я осмелилась и всё же набрала его номер, чтобы узнать, как он. На том конце провода был вновь его брат. «А, он женился и ждёт второго ребёнка!», - весело и легко сказал он.
  Слёзы подкатывали к глазам от едва сдерживаемого мною смеха. В своих снах я шагала по кровавому месиву отважных воинов, сложивших свои головы в ожесточённых боях за моё неприступное сердце. Мне казалось, я всё больше утрачиваю веру в этот мир и всякую надежду выбраться из этого состояния, и стою прямо перед пропастью, в которую, потеряв всякое равновесие, вот-вот упаду.
  «Не смотри вниз!», вновь слышались в голове запомнившиеся мне слова Нестора. И я шла вперёд и вверх, к своим небесам, которых касаются заветные белые вершины.
   Мы больше с ним не виделись.
   Лишь один раз, как-то позвав меня с собою в какой-то клуб, мой однокурсник и тёзка, талантливый портретист и очень добрый паренёк-кореец, который сам шил себе рубашки и делал прекрасные вышивки крестиком в славянском фольклорном стиле на них, сказал, что нас там ждут для того, чтобы мы расписали им там забор. «Да ты что Женька, с ума сошёл? Какой ещё забор? - озадаченно спрашивала я, - я отроду заборы не красила и вообще не знаю как это делать. Такая масштабная работа точно не для меня! Вот тебе, как театральному декоратору, это дело видней. А я — уж прости! Нет!» Но он стал уговаривать меня, что его очень сильно попросили и что он уже договорился о том, что к трём часам придём именно мы вдвоём. - Нас там ждут уже! Пойдём, ты так хорошо рисуешь, у тебя получится нарисовать там что-то особенное! - Да ладно, не смеши. Ну ладно, пойдём... Мы были с ним в очень хороших дружеских отношениях, я решила поддержать его и мы пошли.
  Нам надо было проехать несколько остановок на метро, и, пройдя от него ещё немного, мы оказались в этом клубе. Там было пусто. Вообще никого не было. Лишь внутри помещения сидел какой-то странный музыкант с отсутствующим взглядом и играл там на своей гитаре блюз, звуки которого выливались на улицу двора. «А вот и забор», - сказал Женька, показывая мне на забор, стоящий вокруг нас. - Ого, такой огромный! И чего я там должна рисовать? - Да что хочешь! Я подошла к забору и стала рисовать на нём малюсенькую картинку, композицию размером в сантиметров от силы двадцать. Это выглядело как-то нелепо на фоне многометрового, достаточно высокого забора. - Жень, ну не умею я красить заборы, видишь? - Ничего-ничего, у тебя отлично получается! Рисуй просто как можешь, что хочешь и всё! Не думай ни о чём. И я, окуная кисть в краску, принялась дальше за дело.
  Тут вдруг послышался сзади чей-то голос, я обернулась и чуть не выронила из руки кисть — передо мной стоял Нестор. Это было так неожиданно, встретить его здесь! «Нестор?!» - почти что выкрикнула я и подошла к нему. Он стоял молча. «Здравствуй...» - тихо сказал он. - «Как, ты здесь?» - спросила я. Он кивнул головой и снова замолчал. Некоторое время мы стояли друг перед другом молча, глядя друг другу в глаза. Я словно хотела ещё о чём-то спросить, но не знала, с чего начать. В это время он тихо поднёс свою руку к моему лицу и очень бережно, словно слегка гладя, поправил прядь моих непослушных волос. Мы снова стояли в молчании. «Ну, поднялась ты к нему, к своему небу?» - словно мысленно спрашивал меня он. Мне было больно отвечать растерзанным собаками телом с почти уже онемевшими на застывшем лице губами и до предела вознесённой в запредельность этого мира душой. Каждый шаг по этой Земле приносил мне боль. Потому что он был пройден без него. Но надо было принимать этот мир таким, какой он есть и жить в нём дальше.
   Прикуйте нас снова к кресту и мы будем счастливы не чувствовать эту боль. Выбранный мною в этой игре скин наилучшим образом подходил для веры в реальность других играющих в ней персонажей.
  Я промолчала. Мы расстались и не виделись больше никогда.

  И лишь белые нетронутые вершины гор изредка проглядывали сквозь пелену дымки огромного мегаполиса. Иногда я видела их из своего окна с той стороны, откуда утром над этим миром по небу поднимается восходящее солнце, и голоса птиц звонко и радостно, словно с надеждой поют этому миру на своём языке «Подъём!»